Я ни у кого не спрашиваю мнения о нем. Впрочем, вряд ли мне скажут правду. Всем известно, что он мой отец и что отношения между нами не самые лучшие.
И действительно: посторонние говорят с ним чаще, чем родная дочь.
Включая Райю, которая ежедневно жалуется, что мы тратим ее время и деньги. С момента прибытия на базу она требует, чтобы мы отправились в Комнату, и не желает ничего слушать. К счастью, теперь вместо меня командует Карл. Ему и приходится беседовать с ней. Напоминать, что наш девиз — осторожность и, если даже мы не вызволим ее отца в этом путешествии, собранная нами информация может помочь нам найти его в следующий раз.
Как-то вечером она подходит ко мне с обычными претензиями. Но я отмахиваюсь от нее.
— Вы дали мне столько времени, сколько понадобится, — цежу я сквозь зубы.
— Да. Именно вам. Не ему.
— А я передала ему бразды правления, пока мы здесь. Я ему доверяю.
Она окидывает меня злобным взглядом.
— Надеюсь, это доверие оправдается!
Пока я ни о чем не жалею. Я одобряю метод Карла раздавать задания: он всегда сообразуется с опытом и интересами членов команды. Скоро становится ясным, кому нравится пробираться по заваленным обломками жилым отсекам, а кто предпочитает поспешную прогулку по чистым и нетронутым окраинам станции. Он также подмечает, кто из пилотов лучше всего маневрирует в тесном пространстве, а кто наиболее наблюдателен. И он не забывает о Комнате.
Раз в неделю мы с ним обходим ее. В первый раз — наносим на карту. Во второй — делаем то же самое, чтобы проверить, не увеличилась ли она в размерах. В третий — просто наблюдаем. С тех пор как мы здесь, станция не растет. И пока мы не нашли никаких изменений в Комнате, хотя в первый раз я с удивлением заметила, что она со всех сторон закрыта.
По какой-то причине я считала, что часть ее непременно должна быть открыта космосу. Наверное, потому что видела огни, и они, казалось, куда-то вели. Кроме того, я уверена, что считала Комнату неограниченным пространством, потому что она вместила столько тел.
Но когда заглядываешь снаружи в самое большое окно, не видишь ни одного тела. Мало того, и огней тоже не видно. Комната выглядит темной и пустой, как заброшенный отсек.
Только когда светишь в окно, луч исчезает во мраке. И даже не отражается от стекла.
Отец заявляет, что уже знал это, отчего Карл все больше раздражается. Как-то на одном из наших вечерних совещаний он рявкнул:
— Я, кажется, просил вас рассказывать все, что вы знаете о Комнате!
— Так оно и есть, — пожал плечами отец.
— И все же каждый вечер вы сообщаете новую деталь, новое наблюдение.
Отца, похоже, ничуть не взволновал тон Карла.
— Видите ли, я замечал множество мелочей, но никогда особенно о них не думал. И теперь, когда что-то вспоминаю, немедленно сообщаю вам.
Карл спросил, есть ли еще подобные «мелочи», о которых отец может нам поведать.
Отец снова пожал плечами.
— Уверен, что когда время придет, я все вспомню.
Карл взглянул на меня как раз в тот момент, когда я выразительно закатила глаза. Но я ничего не сказала — ни ему, ни отцу. Карл сам напросился командовать этой частью экспедиции, потому что считал, будто мои наблюдения и суждения могут оказаться неверными.
Он только начинает сознавать, что и мой отец далеко не безупречен в этом отношении.
Мы получили показания по новым жилым отсекам. Они состоят из того же материала, что и остальная станция, но этот материал еще не тронут веками. Он просто кажется новее, как и меблировка. Многое доказывает теорию отца, считающего, что структура постоянно достраивается, но я не знаю, каким образом.
Если это действительно так, непонятно, какие именно материалы используются. Отец, похоже, не знаком с законом сохранения материи, поэтому считает, будто можно создать что-то из ничего. Я же никогда подобного не видела.
Но как-то ночью я просыпаюсь, вскакиваю, потрясенная внезапной мыслью: что если на строительный материал идут тела мертвецов?
Пришлось немедленно засесть за вычисления, хотя бы для того чтобы успокоиться. Вычисления показали, что даже если использовать все части тел, материала все равно не хватит.
Либо на станции имеется какой-то источник снабжения, неизвестный нам, либо она забирает материю откуда-то еще.
Или она вообще не растет. А, как я и боялась, постепенно проявляется.
И я нашла множество доказательств в пользу этой теории. По крайней мере, таких доказательств, которым хотелось верить.
Когда мы покинули «Дигнити», один из наших дайверов, Джуниор, остался внутри. Но мы решили, что он еще может быть жив, хотя находится в некоем временном расширении, и поэтому вместе с Карлом вернулись посмотреть, сможем ли спасти его. А когда ничего не получилось, мы понадеялись найти способ помочь ему умереть.
Мы узнали, что Джуниор действительно прошел через временное расширение, но не того рода, о котором мы думали. Он состарился так быстро, что верхняя половина его тела, все еще остававшаяся в костюме дайвера, успела мумифицироваться.
Все, что ниже ремня, погибло день назад, но верхняя половина — торс и лицо — была мертва вот уже несколько столетий.
Я задалась вопросом: уж не проходит ли станция через то же временное расщепление? Может, станция застряла в двух различных временных рамках и, как некоторые застрявшие предметы, медленно выскальзывает из того, что ее держит.
Это объясняло, почему станция «росла» каждый раз, когда мой отец прилетал сюда, и почему те участки, что поновее, вовсе не старились. Может, временное расщепление было совершенно противоположным тому, которое мы обнаружили на «Дигнити».
Вместо того чтобы быстро прогрессировать в той части, до которой мы не смогли добраться, здесь время прогрессирует медленно или не прогрессирует вообще. В этом случае появившиеся участки станции находились в той секции, которая оказалась между временем и между измерениями.
Я не была ученым и не могла проверить свои теории. И даже не хотела упоминать о них Карлу. У него и без меня было полно забот.
Однако одной проблемой я с ним поделилась. Сказала, что меня беспокоит расширение станции, и заставила его пообещать, что ни один дайвер и близко не подойдет к внешним краям.
Я не хотела еще одного такого же случая, как с Джуниором. Не желала, чтобы кто-то застрял между двумя временами, или двумя измерениями, или двумя вселенными.
Я старалась быть как можно более осторожной — и в этом, и во всем остальном. Карл со мной согласился.
Все, кажется, шло прекрасно, и, несмотря на дурные предчувствия, мое настроение постепенно улучшалось. Дайверы увлеклись работой, и никто не пострадал. Не попал в беду.
Однако мы не возгордились. Не успокоились. Хорошо известно, что самое трудное еще впереди. И хуже всех придется мне.
Но я готовлюсь, и не только к посещению Комнаты. Большую часть свободного времени я изучаю прибор Райи. Провожу его через мои компьютеры, пытаясь обнаружить происхождение. Тщетно.
Он сделан из знакомых материалов. Но они соединены таким образом, что я не могу понять, какая деталь или субстанция находится в самом центре. Материал этого центра не похож ни на что, обнаруженное мною на «Дигнити» или на станции, и это немного ободряет.
Когда прибор включен, он, похоже, почти не действует: я отмечаю небольшой всплеск энергии. И по краям прибора зажигаются огоньки. Но я не чувствую появления пузыря, не вижу мгновенного свечения или какого-то сигнала, знаменующего образование защитного поля.
Но таков же принцип действия многих приборов. И я не испытывала его в невесомости. Только при полной гравитации. Не хочу проверять его вне корабля, чтобы не вызвать очередных проблем.
Жаль, что я не узнала больше о приборе. Но Райя не может ничего объяснить. Твердит, что достала его благодаря отцовским связям.
Об остальном она умалчивает.
Поэтому я запоминаю внешние размеры Комнаты, чтобы найти выход, даже если не смогу его увидеть. И пытаюсь игнорировать музыку, постоянно звучащую в моей голове. Музыку, которая нарастает день ото дня.