— Нет.
Сатиш помолчал, тщательно подбирая слова.
— Тогда почему бы тебе всего-навсего не говорить это каждый день?
— Это просто, — ответил я. — Потому что тогда я уже буду мертв сейчас.
Позднее, когда Сатиш ушел домой, я провел эксперимент в последний раз. Не глядя на результаты, положил их в два конверта. На первом написал «результаты детекторов». На втором «результаты экрана».
Приехал в отель. Разделся. И встал обнаженный перед зеркалом. Приложил ко лбу конверт, помеченный «детектор».
— Я никогда не взгляну на этот листок, — пообещал я. — Никогда, если только не стану пить снова. — Я посмотрел в зеркало. В свои серые глаза. И увидел, что сказал это всерьез.
Потом взглянул вниз, на второй конверт с результатами экрана. У меня задрожали руки.
Я положил конверт на стол, уставился на него. Буду ли я пить снова? В вопросе заключалось давление, жесткость. Эти конверты знали ответ. Однажды я или открою результаты детекторов, или не открою. Внутри другого конверта или есть картина интерференции, или нет. Да или нет? Ответ содержался в конверте. Он там уже был.
* * *Я ждал в кабинете Сатиша, пока тот не пришел утром на работу. Он положил портфель на стол. Посмотрел на меня, на часы, потом снова на меня.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он.
— Жду тебя.
— И давно ты здесь?
— С половины пятого утра.
Он обвел взглядом кабинет. Я откинулся на спинку его кресла, сплетя пальцы на затылке. Сатиш просто наблюдал за мной. Сатиш — умный человек. Он ждал.
— Можешь подключить детектор к индикатору? — поинтересовался я.
— В смысле?
— Можешь сделать так, чтобы загоралась лампочка, когда детектор регистрирует электрон, пролетевший сквозь щель?
— Это нетрудно. А зачем?
— Хочу определить неопределенную систему — и определить точно.
* * *Очковая Машина посмотрел, как проводится эксперимент. Потом изучил картину интерференции.
— Ты смотришь на половину корпускулярно-волнового дуализма света, — сказал я.
— А как выглядит вторая половина?
Я включил детекторы. Полоски на экране сменились двумя четкими пятнышками.
— Так.
— А-а… — протянул Очковая Машина.
* * *Стою в лаборатории Очковой Машины. Здесь плавают лягушки.
— Они осознают свет? — спрашиваю я.
— У них есть глаза.
— Но я спрашивал, осознают ли они свет?
— Да, они реагируют на визуальные стимулы. Они охотники. И должны видеть, чтобы охотиться.
— Так осознают или нет?
* * *— Чем ты занимался, пока не попал сюда?
— Квантовыми исследованиями.
— Это я знаю, — сказал Очковая Машина. — Но чем конкретно?
Я попытался отмахнуться от него:
— Были разные проекты. Твердотельные фотонные устройства, преобразования Фурье, ядерный магнитный резонанс в жидкостях.
— Преобразования Фурье?
— Это сложные уравнения, которые можно использовать для перевода визуальных образов на волновой язык.
Очковая Машина уставился на меня, и его темные глаза стали жесткими. Он повторил, медленно и четко выговаривая каждое слово:
— Чем ты занимался конкретно?
— Компьютерами. Мы пытались создать компьютер. С квантовой обработкой информации, мощностью до двенадцати кубитов. И мы использовали преобразования Фурье, чтобы конвертировать информацию в волны и обратно.
— И он работал?
— Типа того. Мы достигли когерентного состояния двенадцати кубитов и декодировали его с помощью ядерного магнитного резонанса.
— Почему только «типа того»? Значит, он не работал?
— Нет, работал, безусловно, работал. Особенно когда был выключен. — Я взглянул ему в глаза. — Типа того.
* * *Чтобы подключить световой индикатор, у Сатиша ушло два дня.
Очковая Машина принес нам лягушек в субботу. Мы отделили здоровых лягушек от больных, нормальных от монстров.
— Почему они такими стали? — спросил я.
— Чем сложнее система, тем большим количеством способов она может сломаться.
Джой находилась в соседней комнате, работая в своей лаборатории. Услышав наши голоса, она вышла в коридор.
— Ты работаешь по выходным? — спросил ее Сатиш.
— По выходным тише. Я провожу самые чувствительные испытания, когда здесь никого нет. А вы? Значит, вы все теперь партнеры?
— Эрик приложил к этому проекту большие руки, — заметил Сатиш. — Мои руки маленькие.
— Над чем вы работаете? — поинтересовалась она, входя следом за Сатишем в лабораторию. Тот взглянул на меня, и я кивнул.
Тогда Сатиш объяснил все так, как мог объяснить только он.