Дорожка, отмеченная фонариками и яркими лоскутами на ветвях, петляла джунглями и закончилась у коттеджа вполне европейского вида. Таможенник сложил руки лодочкой перед чахлой грудью и быстро-быстро закивал тюрбаном. Выказал, значит, уважение.
— За яхтой следи! — подпустил строгости Витька. — Помыть, почистить, чтоб все как положено.
Витька толкнул сетчатую дверь.
— Ты все такой же, Муртаза! — встретили его, и Витька сбился. — Командовать любишь.
В последний раз они сидели за общим столом двадцать лет назад.
Бледный как сон алкоголика Данька Шмустрый — он и тогда чах над чертежами, не жалел здоровья. Солидный Ромка Саидов, Саид. Он был старше и опытнее других, застал еще Королева и Гагарина. Женька Степанова, профессорская дочка, умница от бога и красавица от черта, неприступная как Шевардинский редут. И Муртазину не выпало. Он тогда всего Северянина зазубрил, репетировал перед зеркалом, а Женька только вздохнула: «Нет у тебя таланта, Муртазин, не старайся!»
И он, Витька Муртазин, от сохи, от комсомольского набора, комсорг и завлаб «Перспективных аэрокосмических систем».
— Женька! — сказал Муртазин с чувством. — Двадцать лет без малого, а ты все хорошеешь! Есть справедливость на свете!
Женька только плечиком повела.
«Удачно выступил», — сделал вывод Муртазин.
— Ребята, давайте ближе к делу, — предложила Женька. — Кто-нибудь что-нибудь понимает?
— Случайность, — проблеял Шмустрый и заискал глазами.
«Ой-ей-ей!» — огорчился Витька. — «Данька-то всё. Никогда пить не умел».
— Случайность — не наша профессия, Шустрый, — отрезал Саид, как это он умел; двигателист, как-никак, железячник. — Ты как здесь?
— Не помню, — тихо признался Данька. — Помню, на кон ехал, а потом как отрезало.
— Я выиграла тур по островам, — прервала неловкое молчание Женька. — В телевикторину. Вот, прилетела.
— А я в кругосветке, — не удержался, похвастал Витька. — Одиночное плавание, экстрим-маршрут, Виктор Муртазин фест — не слышали? Был звонок по спутнику, один… важный человек просил сделать крюк. А ты, Саид?
Саид подвигал желваками.
— Меня сюда привезли, — сухо признался он.
Спросить Муртазин не успел. Сетчатая дверь распахнулась.
— Здравствуйте! — через порог шагнула темнокожая хрупкая девушка в сари; представилась с очаровательным акцентом. — Меня зовут Лаша, я пресс-секретарь светлого Биндусара, великого раджи Маджурикота и наследного посла Галактического Совета на планете Земля.
«Маджурикота!» — вспомнил Муртазин. — «Не Брахмапутра и не Махабхарата»
— Приехали! — вздохнула Женька. — Деточка, какого совета?..
В помещение вступил собственной персоной раджа и посол, как он есть — при бороде, тюрбане и в драгоценностях, стоимостью в годовой бюджет державы средней руки.
Лаша засуетилась, устраивая патрона. Для раджи-посла в красном углу стоял трон, и собравшиеся заворожено наблюдали за процедурой воцарения. Раджа сел, поерзал и заснул.
— С космосом общается! — шепнул Муртазин, интимно наклонившись к Женьке.
Посол нахмурился.
За спиной деликатно покашляли. Витька увидел, как стремительно расширяются Женькины зрачки, и замер, не решаясь оглянуться. Голос! Голос показался смутно знакомым еще тогда, в телефонной трубке.
— Здравствуйте, товарищи! — негромко сказали. — Вы, наверное, меня помните. Майор Гагарин. Да-да, я жив, если не верите, можете пощупать.
Муртазин увидел широкую ладонь и боязливые Женькины пальчики в ней. Женька отдернула руку, будто обожглась.
— Слава богу! — взрыднул Шмустрый, заглядывая поочередно в лица. — А я уж думал…
— Хотелось бы разобраться в происходящем, Юрий Алексеевич, — твердо заявил Саид. — Объясните?
Двигателист, чертяка! Железный человек! Витька украдкой смахнул пот с верхней губы.
— Объясню, — согласился Гагарин и сел за стол.
«Не может быть!» — Витька начал успокаиваться. — «Обманка, ему должно быть за семьдесят».
Гагарин сидел напротив, молодой как в день полета, в новехонькой, с иголочки форме и улыбался.
— Мне трудно находиться здесь, — начал он. — Я жив, но… немного иначе. Поэтому я коротЕнько. Эта очаровательная девушка сказала правду. Есть Галактический Совет…
— Нет! — брякнула Женька. — Если это розыгрыш… это глупо и унизительно.
— Почему, Женя? — удивился Гагарин. — Вы же истово верили в инопланетный разум. Над вами подшучивали даже. Что изменилось сейчас?
— Она всегда так, — обозначился Шмустрый, — когда упрется. Вы рассказывайте, Юрий Алексеевич.
— Да… Совет наблюдает за пограничными цивилизациями и, когда они выходят в космос, начинает процедуру… если хотите, посвящения.
— Мы ее прошли? — спросил Роман.
Гагарин нахмурился.
— Нет, товарищи. Пока нет.
«Все это было так давно», — подумал Витька. — «Какая теперь разница?»
— Процедура сложная, — вздохнул Гагарин. — Боюсь, описать ее не смогу, но представьте… Клондайк! Мы застолбили право на выход, но должны его подтвердить. Нужен еще один полет.
— Мы летаем постоянно, — вырвалось у Витьки, хотя обычно на переговорах он молчал до последнего. — Станция, шаттлы, китайцы подтянулись.
Гагарин покачал головой.
— Нет, Виктор… разрешите без отчества? Совет не признаёт других. Лететь должен я, но… сами знаете, как получилось.
Женька хмыкнула.
— На второй полет накладывается ограничение — пятьдесят лет по местному календарю. Иначе цивилизация считается не оправдавшей доверия и отлучается от космоса. Навсегда.
Жирная тропическая муха замерла на потолке, слушая непривычную тишину.
— Ну… допустим. Что вы от нас хотите?
— Мне нужен корабль, — твердо сказал Гагарин. — И вы его сделаете. Больше некому.
— Я не понимаю, — признался Саид. — Почему мы?
Гагарин с трудом поднялся, ему и впрямь было тяжело здесь.
— Потому что у вас глаза горели, Роман! Я это помню!
— Я уезжаю, — объявила Женька, когда они снова остались одни.
И не двинулась с места.
— Вдруг это правда? — сомневались все, но сказал Даниил. — Вдруг — навсегда?
— Как это — больше некому? — забрюзжал в ответ Роман. — Сейчас только ленивый не запускает!
— Представляю, как Гагарин приходит в НАСА и просит корабль, — хихикнул Шмустрый. — И говорит, что галактический посол — вовсе не директор уважаемого агентства, а полуграмотный раджа на задворках мира.
— Это как раз понятно, — отмахнулся Роман. — Посольство, наверное, открыли еще до Колумба, лет этак за тысячу. Или за две.
— О чем вы? — не выдержала Женька. — Посольство, НАСА, тьфу! Пятьдесят лет — это через два года. Как вы думаете спроектировать и собрать корабль за два года?! И где? Здесь?
— Да сколько лет-то прошло, Жень! — заспорил Витька. — Технологиям семьдесят лет, если считать от Вернера, не нашего, Брауна.
Не то чтобы он считал, что Женька не права. Просто любил с ней спорить.
— От Циолковского еще больше! — рассердилась Женька. — И от Леонардо, и от китайцев. У наших… американцев, то есть, планы на новый корабль только к девятнадцатому году!
— Ну, это ты загнула, — хмыкнул Витька. — У меня спроси, как такие планы пишутся. Чем больше бюджет, тем шире планы. Сотни миллиардов неприлично осваивать за год, неправильно поймут. А когда жизнь заставила, в НАСА за пять лет подняли с нуля лунную систему.
— Муртазин, я тебе в глаз дам! — пообещала Женька. — Честное слово!
— Они нашу лабораторию восстановили, — вмешался Шмустрый. — Я когда проснулся… там всё, в общем. Ромкина тетрадь, мои схемы.
— Господи! — Женька закатила глаза.
— А я бы сделал, — помечтал Шмустрый. — На ПЛИСах. Сейчас электроника — ого-го! Мне даже не снилось в те времена. А твой движок, Ромка?