— Главная!
— Есть главная! — выкрикнул Данька.
Секунды растянулись до бесконечности. Замысловатая вязь медленно поползла по экрану — ракета поднималась, минуя камеру наблюдения.
— Ну, пожалуйста, милая, пожалуйста! — рыдала Лаша на родном языке, и все ее понимали.
— Есть контакт подъема! Есть отрыв! Поехали! — Данька охрип.
— Поехали! — взревел Саид.
— Поехали! — завопила Женька, срывая голос.
— Поехали! — оглушил джунгли Витька.
— Поехали! — последним засмеялся Гагарин, и Витька лишь теперь осознал, что никакая не икона, а молодой азартный парень лежит сейчас на многометровой пламенной струе. Лежит между небом и землей, и плевать ему на бессмертие, а нужно только сделать, вырвать, победить! Вытянуть не пламенем, так волей неподъемную махину туда, где небо черное и до звезд рукой подать.
— Десять секунд! — прохрипел Данька. — Телеметрия — норма.
— Спокойнее, ребята, спокойнее!
Куда там! Ракета уже превратилась в яркую звездочку на небосклоне, джунгли начали приходить в себя, а страсти в ЦУПе только накалялись. Не было станций слежения, не было спутников, и лишь ниточка телеметрии соединяла рвущую пространство ракету и беспомощных людей за приборами.
— Легли на траекторию, — сообщил Данька и встревожился. — Температура двигателя растет!
У Женьки затряслись губы, и она сжала их рукой.
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!.. — шептала зареванная Лаша.
— Десять секунд до разделения, — мертвым голосом доложил Шмустрый. — Температура критическая…
Метроном сломался. Витька следил за стрелкой, но она не двигалась, и вместе с ней остановилось сердце. Десять секунд, господи! Стрелка перекинулась, отсчитывая первую, и опять замерла.
Муртазин закрыл глаза, чтобы не видеть, как Женька кусает руку.
— Есть разделение! — выдохнул Данька. — Есть! Включился двигатель второй ступени…
— Ва-а-а!.. — железный человек Ромка Саидов сорвался в пляс, не то в лезгинку, не то в танец с саблями. — Ва-а-а, не подвел, любимый! Отработал, родной!..
Где-то далеко разом утихло пламя, гигантская труба носителя дрогнула, отбрасывая от себя крошечную капсулу, и лениво завалилась вбок, в сторону облаков и океана.
— Юра, как ты? — всхлипнула Женька, забыв все правила и наставления.
— Лечу! — прорвался сквозь помехи голос полный восторга и ужаса, какой только и бывает у людей, умеющих летать.
— Двадцать секунд до выхода на расчетную орбиту! Телеметрия — норма!
— Десять секунд! Норма!
— Выход… Нет телеметрии!
Писк радиомаяка оборвался. Шмустрый вскочил, заметался пальцами по кнопкам.
— Нет телеметрии! Никакой! — Данька чуть не плакал.
В отмеряемой метрономом тишине как горох посыпались таблетки.
— Должна быть! — выкрикнула Женька, роняя аптечную баночку. — Ищи!
— Нет же!
— Убью!
— Нет… — Данька отступил, бессильно опустив руки.
Витька медленно обернулся. Раджа спал, насупив строгие брови.
— Это значит… всё? — Лаша шевельнула белыми искусанными губами.
У Витьки челюсти свело. Не мог он это вслух произнести!
Нет телеметрии…
Динамик кашлял, хрипел и свистел помехами.
Потом замолчал.
— Спасибо вам, ребята! — сказал Гагарин из невозможного далека.
Данька и Саид улетели первыми, раджа организовал им чартер до Москвы. Следом — мрачная Женька, она долго разговаривала с Лашей, но садилась в самолет одна. На прощание Женька сунула Муртазину визитку, распорядилась «звони!» и расцеловала в щеки. Ловко уклонилась от ответных нежностей.
Витька Муртазин вернулся на яхту, обошел ее в тоскливом недоумении — зачем это все? Какой Муртазин-фест? И начал готовиться к отплытию. Его провожали всем островом, бросали в воду цветы. Лаша расплакалась, впрочем, и Даньку с Саидом и особенно Женьку она тоже провожала слезами.
— Не плачь, милая Лаша, — уговаривал ее Витька. — Ты замечательный человечек, у тебя все будет хорошо. Вспоминай нас иногда.
«Смуглянка» прошла несколько тысяч миль, прежде чем Витька Муртазин понял, что так и остался дурак-дураком, несмотря на пять десятков лет за плечами. Он отвернул с маршрута, в конце которого его ждали слава и деньги, и погнал усталую «Смуглянку» к ближайшему острову с работающим аэропортом.
Через неделю, раздираемый эмоциями Муртазин спустился по трапу в аэропорту Коломбо, откуда утром на Маджурикота вылетал шестиместный самолетик местных авиалиний. Да, прошло время, когда остров принимал «Геркулесы» и «Русланы»…
В поисках ночлега и пропитания Витька набрел на ближайший отель из разряда «пять звезд и армия тараканов» и почти не удивился, спустившись из номера в ресторан.
Точнее, он на это рассчитывал. Еще точнее — ждал и надеялся.
— Я вам говорила — объявится? — спросила Женька у Саида и Даньки. — Легок на помине. Привет, Муртазин!
Данька улыбался от уха до уха, Женька пыталась сдерживаться. И даже железный Саид немного раздвинул губы.
— Здорово, ребята, — Витьке стало хорошо; вот так сразу, без компромиссов хорошо. — Какими судьбами?
Он присел за общий столик.
— Мы с Ромкой помозговали, — затараторил Шмустрый как по писаному, видно не раз и не два репетировал. — А вдруг с Юрой — это была не крайняя проверка? Что мы знаем об этом? По сути ничего! Раджа, который посол, спал как медведь все два года…
— На Луну они нацелились, Муртазин, — вздохнула, перебивая, Женька. — Говорят, американцы со второй программой в пятьдесят лет не уложатся. Без нас, говорят, никак. У них уже и двигатель готов.
— Мы не знаем ни-че-го! — вмешался Саид. — А вдруг?
— Подождите… — растерялся Витька, припоминая, что Армстронг жив, что «Апполоны» прилунялись с завидной регулярностью; и главное. — Как вы это представляете? Одно дело — выбросить капсулу на орбиту, но Луна… Это уже за гранью! Авантюризм показан в разумных дозах, не больше.
— У нас профессия такая, за гранью! — отрезал Ромка. — Нерешаемых задач не бывает, бывают нерешенные.
— Понятно, что в одиночку не потянем, — поддержал друга Шмустрый. — Будем привлекать.
— Лешку можно, Соколова, — наседал Роман. — Сидит на пенсии, а ведь железячник от бога.
— Андрюха Кузнецов, — вспомнил Шмустрый. — Мобилки ремонтирует, что ли. Мне бы по электрике кого…
— Дом престарелых, — опять вздохнула Женька.
— А мы разве молодые? — заглянул в ее глаза Витька.
— Да, Муртазин, — серьезно ответила Женька. — Мы молодые, тебя вон не узнать, человеком выглядишь. Мы еще сами полетим, как мечтали, дури хватит.
Саид с Данькой увлеченно вспоминали старых друзей, но Муртазин их не слушал.
— Зачем ты вернулась, Жень? — спросил он прямо.
— Я слабая женщина, Муртазин, — криво улыбнулась Женька. — Я про Луну не думала. Я поняла, что это были самые лучшие годы, и сделала большую глупость. Нельзя возвращаться в прошлое, можно все испортить.
Витька задумался.
— А меня просто тянет, — признался он. — Ромка правду говорит, мы шагнули за грань. Я так думаю, что обратно дороги не будет. Куда не спрячься, а все равно вернешься на Маджурикота. Наверное, ты не права. Извини.
— Ох, Витька, Витька, — женщина спрятала лицо в ладонях. — Три месяца прошло! Знаешь, чего я боюсь? До ночных кошмаров просто. Что мы прилетим, а там… ничего. Разобрали на хозяйство. Или — хуже! Стадо туристов, и каждый что-нибудь откручивает. Как будто руки мне откручивает!
Витька промолчал. Отогнал воспоминание, как отгружал в девяносто втором прототип Ромкиного двигателя в скупку цветных металлов. Он тогда думал, что это никому, то есть вообще никому, не нужно. А зачем тогда ему?
Ранним утром маленький самолетик кружил над островом, запрашивая посадку. Витька Муртазин сидел возле иллюминатора, но не видел ничего, разноцветные круги ходили перед глазами. Он только старался, чтобы счастливая улыбка — оттого что любимая Женька сидит рядом, обнимает и прячет на его плече лицо, только бы не смотреть на клочок земли под крыльями — чтобы эта пацанья улыбка не выглядела слишком уж идиотски. Как-никак пятьдесят. Какой-никакой, а генеральный. Ребят можно не стесняться, вон и Данька улыбается хорошо, и Ромка молча одобряет, но внизу нужно выглядеть солидно.