— Повреждения минимальны, Моуз, — заверил я его. — Я долгое время не брился — это процесс, посредством которого люди избавляются от нежелательной растительности на лице, — и немножко подрастерял сноровку.
— Люди могут утрачивать приобретенные навыки? — осведомился Моуз с тем же, уже знакомым «задумчивым» вздергиванием головы.
— Ты удивишься, но люди могут столько всякого… — ответил я. — Сам всегда удивляюсь.
— Я не понимаю, сэр, — сказал он. — Вы проникаете в самую суть человеческого программирования, так как же человек может быть удивлен тем, что способен делать другой человек?
— Такова природа животного… — объяснил я. — Ты рожден, в смысле создан, полностью запрограммированным. Мы — нет. Это значит, что мы можем как превосходить ожидания, так и не достигать ожидаемого уровня.
Он помолчал, а потом… опять помолчал.
— Ты в порядке, Моуз? — наконец спросил я.
— Я функционирую в рамках параметров программирования, — ответил он механическим тоном. Потом отложил инструменты и посмотрел прямо на меня: — Нет, сэр, я не в порядке.
— Что случилось?
— В программном обеспечении каждого робота изначально заложена его неотъемлемая часть — обязанность подчиняться людям. Мы действительно считаем вас высшим авторитетом, своими начальниками во всем. Но теперь вы говорите, что в моей программе могут содержаться изъяны лишь потому, что сами люди дефектны. Это будет аналогично тому, как если вы узнаете от непререкаемого авторитета, что ваш Бог, как мне его назвали, может в случайном порядке ошибаться и выводить ложные заключения из заданного набора фактов.
— Да уж, представляю, как это угнетает, — сказал я.
— В связи с этим возникает вопрос, который в ином случае никогда бы у меня не появился, — продолжал Моуз.
— Что за вопрос?
— Мне… неудобно озвучивать его, сэр.
— Попытайся, — сказал я.
Я почти видел, как он собирается с мыслями.
— Возможно ли, — спросил он, — что мы спроектированы лучше, чем вы?
— Нет, Моуз, — покачал я головой. — Невозможно.
— Но…
— Конечно, я допускаю, что в материальном плане некоторые из вас спроектированы гораздо лучше, — сказал я. — Вы можете переносить сверхвысокие или сверхнизкие температуры, ваши тела наделены повышенной прочностью, так что взрыв, способный искалечить или убить человека, не причинит роботу никакого вреда. Вас также могут сконструировать для быстрого передвижения, поднятия огромных тяжестей, видения в темноте и выполнения тончайших операций. Но чего вы сделать не можете — это преодолеть свое программирование. Вы созданы со встроенными ограничениями, которых у нас нет.
— Спасибо, сэр, — сказал Моуз, снова взял свои инструменты и возвратился к работе над поврежденной схемой.
— За что? — спросил я.
— Ваши слова успокоили меня. Должно быть, во мне имеется некая незначительная неполадка, которую я не могу обнаружить. Она заставляет меня неверно толковать факты и приходить к ошибочным выводам. Однако приятно знать, что мое базовое программирование корректно, то есть люди действительно превосходят роботов.
— Правда? — удивленно сказал я. — Мне бы не понравилась мысль, что ты меня превосходишь.
— Понравится ли вам информация, что ваш Бог имеет несовершенства?
— Он не может быть несовершенным по определению.
— По моему определению, вы не можете быть несовершенны, — сказал Моуз.
«Неудивительно, что ты успокоился, — подумал я. — Интересно, когда-нибудь раньше роботов посещали богохульные мысли?»
— Потому что если это не так, — продолжал он, — тогда я не обязан подчиняться каждому приказу, данному мне человеком.
Это привело меня к мысли: «Стану ли я продолжать славить Господа, который не может запомнить моего имени и постоянно накачивается наркотой?».
Затем в голове завертелось нечто вроде беспокойной Моузовой мысли: «А как же Бог, который во гневе затопил Землю на сорок дней и ночей? А как же его несколько садистские забавы с Иовом?..»
Я решительно тряхнул головой и постановил, что мои мысли столь же неутешительны, что и у Моуза.
— Думаю, пора сменить тему, — сказал я роботу. — Если бы ты был человеком, я бы назвал тебя родственной душой и угостил пивком. — Я улыбнулся. — А могу ли я предложить тебе баночку моторного масла?
Он глазел на меня добрых десять секунд.