— Ась нет, — сказал он. — Они не так.
Он смешал кубики и перевернул их синими гранями вверх:
— Ась да. Игра хорошо. Мама хорошо.
С первого раза контакт установить не удалось. Но Людмила Сергеевна была терпелива. Поочередно она складывала одну фигуру Никитиных за другой, давая им названия и повторяя их на разные лады, чтобы Ась запомнил, какое из существительных соответствует конкретной фигуре. Однако мальчик из будущего упорно отказывался понимать ее, стараясь перевернуть кубики по-своему. Только одна из фигур вызвала у него восторг — «рыба». Ась захлопал в ладоши и закричал, указывая на нее:
— Раж! Раж! Ась да. Хорошо. Они ж-ж-ж. Пуск! Ась да.
Людмила Сергеевна хотела смешать кубики, но мальчик из будущего остановил ее. Он всё силился что-то объяснить ей, бормоча нелепицу, разводя и сводя руки, делая какие-то пассы, улыбка шире некуда, в глазах сияние, волосы разметались, а Людмила Сергеевна готова была разрыдаться — сердце ее разрывалось от жалости, помноженной на осознание собственного бессилия перед лицом страшной болезни, которую не научатся лечить даже через сто лет.
Потом мальчик из будущего устал и прилег на тахту.
— Ась да, мама, — бормотал он благодарно. — Раж да. Раж хорошо. Спасибо, мама.
Последние слова прозвучали четко и разумно — можно было подумать, что она и впрямь разговаривает с повзрослевшим сыном. С тем сыном, который у нее когда-то мог быть. Запахло щами. Людмила Сергеевна сумела подавить нахлынувшие чувства — это привычно — и сказала:
— Ты молодец, Ась. Я горжусь тобой. Конечно, рыбка останется. Я пока отлучусь, чтобы поработать. А ты изучай рыбку. Попробуй сложить такую же из других кубиков. Еще одну рыбку — из красных кубиков. Из красных кубиков. До свидания, Ась! Я вернусь, и мы придумаем новую игру.
Ее выпустили из клетки, и снаружи уже поджидал Архангельский. Он стоял в полумраке, трудноразличимый со стороны света, и беззвучно аплодировал.
— Хорошая работа! — одобрил он, когда Людмила Сергеевна подошла. — Теперь я вижу, именно вас нам и не хватало. Что вы думаете по поводу этих слов — «раж», «кыш»? Они могут что-то означать? Или это… э-э-э… детские фантазии?
— Вы слишком торопитесь, — упрекнула Людмила Сергеевна. — Мы только начали. И я могу сказать сразу, что быстро ничего не будет. У Ася нет даже зачатков абстрактно-логического мышления. Только предметно-ассоциативное. Вы обратили внимание, что из всех фигур, которые я предложила, он опознал рыбу? Почему? Ведь она не похожа на настоящую рыбу настолько же, насколько символ елки не похож на настоящую елку. Понимаете? Возможно, мне совершенно случайно удалось угадать символ — не предмет, а символ, который Асю приходилось видеть очень часто в… прежней жизни. Или вы используете нечто подобное?
— Нет, — Архангельский задумчиво покачал головой. — Ничего похожего. Рыба, говорите? Рыба? Это ведь символ ранних христиан? — он потер шею. — Очень интересно!
— Но это ваша интерпретация, вы включаете разум и логику, а Ась этого делать не умеет. Для него символ рыбы — это просто символ, который ассоциируется с определенной обстановкой. Он постоянно повторял слово «раж». Скорее всего, это слово ассоциируется у него с той же обстановкой. Чтобы понять, о чем он говорит, необходимо подетально реконструировать эту обстановку и убедиться в ее аутентичности. Задача, как вы понимаете, не из простых.
— М-да-а… — разочарованно произнес Архангельский. — Но у вас есть какие-то предложения?
— Все очень просто, — сказала Людмила Сергеевна. — Считайте, что период изучения Ася закончился. Теперь мы будем его обучать.
8
Словообразование было коньком Людмилы Сергеевны.
Она считала его одним из лучших инструментов по развитию мышления у детей пяти-шести лет. Еще великий сказочник и педагог Корней Чуковский отмечал, что в необыкновенной способности детей к придумыванию новых слов выражаются зачатки творчества и очень важно не загубить их грубостью или непониманием. Продуманная игра в слова способствует не только сохранению творческой жилки, но и позволяет быстрее осуществить переход — от мышления, примитивно фиксирующего момент, к сложно организованному, позволяющему анализировать прошлое, планировать будущее и выявлять связи между предметами и явлениями.
Людмила Сергеевна и сама в детстве любила придумывать хитрые словечки, понятные только ей и обозначающие какую-то уникальную вещь. Самое смешное, что некоторыми из этих словечек она пользовалась до сих пор. Только один пример. Как-то отец привез из Питера импортную зубную пасту — в советские времена это была большая редкость, и купил он ее в «Березке» на чек Внешторгбанка, оставшийся после приобретения финского холодильника. Паста поразила Людочку тем, что была разноцветной — на щетку выдавливалась не привычная белая колбаска, а сразу три: белая, красная и зеленая. Цвета были яркие, словно леденцовые. Когда Людочка впервые увидела их, у нее возникло практически непреодолимое желание лизнуть, что она и проделала. Вкус разочаровал: паста как паста, но чтобы как-то выделить эту пасту из общего ряда, она придумала ей название — «трипаста». Позднее экзотические зубные пасты стали частью жизни, и трудно представить, что совсем недавно многочисленные гигиенические средства, занимающие целые отделы в супермаркетах, были дефицитом, но словечко у Людмилы Сергеевны закрепилось, и мысленно она продолжала его использовать. Однажды по рассеянности даже ляпнула в магазине: «Дайте трипасту, пожалуйста» — и, что характерно, продавщица ее поняла и выдала именно то, что требовалось.