Сюда приходят люди за приказами. Здесь в уплату получают железо. Но он пришел за другим.
От двора высокие ступени упирались в глухую стену. Ни ворот, ни дверей. Но это его не остановило. Он поднялся по ступеням и выкрикнул ритуальную фразу:
— Я хочу видеть Хозяина!
Несколько мгновений стояла тишина, и он уже решил было, что все напрасно, когда раздалось шуршание, затем скрежет, и стена прямо перед ним поехала вверх, открывая проем.
«Никакого колдовства не существует», — говорили ему. Наверное, не существует. Какое-то механическое приспособление. Не стоит пялиться, проем может исчезнуть.
У него не было настоящего оружия. Когда переправлялся через реку — было, но погубил при переходе через лес: напала какая-то тварь, похожая на оживший ком мха. Он отразил нападение, но тварь укатилась с его ножом в боку… Он тогда еще не понимал, какую ценность здесь имел этот нож. Пока что он разжился только костяным («заточенная бедренная кость», — сказали ему, и дальше последовало название, которого он не запомнил), и еще при нем была дубинка. И верно, оружие дикаря. Он сам дикарь в этом мире.
Неважно. Если надо будет, он, как и подобает дикарю, разорвет Хозяина голыми руками. Хотя то, что он увидел, поубавило бы самоуверенности у кого угодно.
Это жилище было построено не людьми и не для людей. Во всяком случае, не для тех людей, что он знал. На любом берегу.
Ни тьмы, ни ослепительного света. При том, что свет был — однако какой-то неживой, и шел он полосами, сверху вниз. Стены в зале, открывшемся за входом, на первый взгляд, были обшиты деревянными панелями, но на ощупь дерево не напоминали. Дерево, даже высохшее, даже сгнившее, всегда остается деревом, а эта обшивка была ровная, гладкая и тоже неживая. И еще: в этих стенах, сколько можно разглядеть, было множество окон, хотя снаружи никаких окон на этом уровне он не заметил. Через некоторые просматривались двор и лес вдали, через другие — горы и река, одни показывали пустые помещения, иные были темны. Может, это и не окна были вовсе? Зеркала? Или что-то еще? Вдоль стен вились трубы, и трубы спускались сверху, иногда целыми гроздьями, непонятно на чем крепясь, полосы света выхватывали из сумрака лестницы, не достававшие до пола. Прямо перед ним находилось нечто вроде стеклянного колодца. И колодец этот был пуст.
Нигде никаких признаков Хозяина. И вообще кого-либо живого.
А что, если Хозяина как такового не существует вовсе? Что, если весь это дворец — гигантский механизм, для работы которого нужны живые люди? И тот человек, который выходил лейтенанта после болезни, на нечто подобное намекал…
— Хозяин! — крикнул он, отгоняя эту мысль. — Хозяин Железа! Где ты прячешься, проклятая тварь?
Молчание. Но при том у него было чувство, будто на него смотрят. Нет, Хозяин — это не скопище труб и шестеренок, он где-то здесь, наблюдает, слушает.
— Даже если ты забьешься в самую дальнюю нору своего дворца, я тебя найду. Найду и убью. Слышишь меня? Так что лучше тебе не прятаться. Если ты бессмертен, чего ты боишься? Или ты так одряхлел, что двинуться не можешь? Мне все равно, я тебя не пожалею. — И, набрав воздуха в легкие, он выкрикнул так громко, как мог: — Я вызываю тебя!
Эти слова послужили сигналом. Стена, открывшая вход, с тупым стуком опустилась. Заметались полосы света, и в стеклянном колодце высветило некое помещение. Там, в кресле, уперев кулаки в колени, сидел человек.
Вначале лейтенанту показалось, что это металлическая статуя. Литая из железа фигура со скрытым в сумраке лицом и голым черепом. Но нет, это определенно был человек. Только одежда его сшита из материала, нисколько не напоминавшего ни домотканую ткань, ни кожу, что шла на одежду местных жителей. Она и впрямь отливала металлом. А голова была лысой или чисто выбритой. Из-за того, что лицо терялось в тени, ни рост, ни возраст определить было невозможно. Но на дряхлое древнее чудовище он не походил. Не та посадка.
Только Хозяин не собирался сражаться сам. Он предпочел наблюдать…
…Как со скрежетом выдвинувшиеся из стен трубы надвинулись на незваного гостя. Тот увернулся, но плиты пола предали его, бросили на скопление труб, оказавшихся омерзительно мягкими и в то же время убийственно прочными. Ни костяным ножом, ни дубинкой нельзя было их пробить, да вскоре он и выронил свое жалкое оружие, потому что тело его оплели металлические змеи, сковавшие руки и ноги хуже кандалов каторжника, которые грозили ему на том берегу. И все же он продолжал сражаться — до того, как жало одной из этих неживых змей вонзилось ему в затылок… и тело утеряло подвижность, а сознание стало утекать, как песок в часах.