Она запнулась. Вот уже много часов она не вспоминала Лену, чье тело до сих пор хранилось в городском морге.
— По делу, — она справилась с голосом, — связанному с совместной работой нашей дизайнерской фирмы и деревообрабатывающей фабрики «Брусок»…
Она говорила, не переставая, двадцать минут, и в горле пересохло. Она рассказала все, как было, только в самом конце ее истории Егор Денисович вошел в комнату, чтобы… чтобы уточнить, когда у нее поезд. Да-да, она не знает, почему именно в этот момент ему понадобилось знать время отбытия. Возможно, он хотел успеть закончить работу с документами… После несчастного случая с Еленой Викторовной все сделалось так непросто…
Она замолчала, и следователь пододвинул к ней стакан с водой:
— Сейчас расшифруем диктофонную запись. Вы подпишете: «С моих слов записано верно». И вас отвезут на вокзал.
— Спасибо, — искренне поблагодарила Нина.
И подумала: «Присылай, присылай свой счет. Я буду далеко. И я буду очень-очень осторожна, я вывинчу пробки в квартире, я буду жить при свечах. Мне бы только добраться домой, а уж там я найду на тебя управу…»
На столе следователя зазвонил телефон.
— Да, — сказал следователь и сдвинул брови. — У меня… Что? А… Я предупреждал, что… он уверен? Да знаю я… Хорошо.
Он положил трубку, и по выражению его лица Нина поняла, что есть новости, а вот хорошие или нет — непонятно.
— Мэр хочет с вами поговорить, — сказал следователь. — Это недалеко. Через дорогу.
В коридорах мэрии не горел свет; поверх розеток белели пластиковые защитные колпаки. Кабинет мэра был освещен солнцем, который день подряд согревавшим дневной Загоровск.
Мэр, невысокий щуплый человек лет пятидесяти, приподнялся ей навстречу из-за стола. Встретившись взглядом с его воспаленными глазами, Нина подобралась.
— У меня есть информация, — тускло сказал мэр, — что вы не сможете уехать из города, Нина Вадимовна, ни сегодня, ни завтра. Ни послезавтра.
— Откуда информация? — пробормотала Нина, чувствуя, как обморок бродит где-то в районе затылка.
— Из надежных источников, — не мигая, отозвался мэр. — К сожалению… все очень серьезно.
Нина скользнула взглядом по его пиджаку, по стопке бумаг, по затейливому письменному прибору и сувенирному календарю; на краю стола валялись резиновые перчатки. Черная резина прикрывала нечто оранжевое, прямоугольное.
Мэр проследил за ее взглядом. Быстро обошел стол, взял перчатки и то, что они прикрывали, бросил за приоткрытую дверцу сейфа:
— У нас есть резиденция для официальных делегаций. Приличное место, мы туда селим почетных гостей, спортсменов, артистов…
— Я собираюсь вернуться домой, — сказал Нина.
— Это невозможно! — В голосе мэра скользнула истерическая нотка. — Я сам… мы сами бы рады вас отправить подобру-поздорову. Но не можем.
— Подумайте, — сказала Нина, — возникнут вопросы. Срок командировки закончился. На работе у меня пойдут прогулы. В пятницу придет машина за телом Елены. В понедельник похороны.
— Нина Вадимовна, — мэр тяжело дышал. — Или вы найдете способ объяснить вашим коллегам и родственникам необходимость задержаться в Загоровске на какое-то время, или мы будем вынуждены… я не знаю. Обвинить вас в убийстве Чукотского, запереть в следственном изоляторе… Решайте.
— Вы это серьезно?!
— А вы не понимаете? — мэр посмотрел ей в глаза.
— О, господи, — пробормотала Нина.
Дом делегаций представлял собой старый особняк, отремонтированный лет пять назад и разделенный на несколько изолированных квартир. Курьер принес Нине пиццу, которую она не заказывала, но взяла, потому что надо же что-то есть; на кухне нашлись чай и чайник, тостер и хлеб, сахар, соль и йогурты в холодильнике.
Оглядевшись, Нина отыскала в коридоре распределительный щит. На ее счастье, автоматические предохранители были снабжены рычагами; сжав зубы, надев на руку полиэтиленовый пакет, Нина перевела рычажки в положение «откл» и вытерла со лба холодный пот.
Отключился холодильник. Безопасными сделались розетки. До вечера оставалось еще несколько часов. У входа в особняк, отлично видимый из окна, стоял толстый мужчина в штатском, курил и смотрел себе под ноги.
Нина вытащила мобилку и увидела, что аккумулятор вот-вот прикажет долго жить. Пока она раздумывала, не позвонить ли шефу, тот объявился сам.
— Нина?! Ты где?
— В Загоровске.
— Что ты до сих пор делаешь в Загоровске? Ты с утра должна быть на работе!
— Меня не выпускают, — сказала Нина.
— Что?!
— Меня не выпускают из Загоровска, — она крепко сжала зубы. Пусть мэр решает свои проблемы самостоятельно.
— Ты что, рехнулась? Мужика встретила, да? Учти, что за сладкие похождения потом расплачиваются горькими…
Разговор оборвался. Аккумулятор мобильника полностью разрядился. Нина несколько секунд смотрела на телефон, будто впервые его увидев.
Нет, у шефа, конечно, своеобразный взгляд на мир…
Ей вдруг сделалось жалко Лену — заново и до слез, по-бабьи.
Могла ведь устроить свою судьбу, красивая, неглупая, темпераментная. Но вот зацепилась за шефа, мерзавца, который безнадежно женат на еще одной несчастной бабе, и подрастают двое детей. И годами бы тянулась эта бесперспективная связь, если бы не город Загоровск и счет, который Лена не оплатила…
Она перестала плакать так же внезапно, как начала. Интересно, на какую сумму прислали счет мэру. И за что он будет платить. А ведь заплатит, никуда не денется: не уберегут его ни резиновые перчатки, ни вывернутые пробки. Спасибо Фарадею, Вольту, Амперу, Ломоносову сего теорией электричества — некуда бежать. Загоровск надет на электрическую сеть, как тушка на шампур: подстанции запитаны от магистральной линии, разливают свет по улицам, тепло по микроволновкам и тостерам. А Нине и чая-то вскипятить негде: в наличии электрочайник и электроплита…
Она съела холодную пиццу и подумала, что их шефу, пожалуй, неплохо бы прислать счет. За Лену и за всех, кому он походя жизнь сломал. Пицца оказалась с колбасой; подбирая упавшие на картон кружочки, Нина представила, как шеф вытаскивает из конверта оранжевый прямоугольник. Какое у него делается лицо, когда он видит сумму… Нина поняла, что эта мысль ей приятна. Счет шефу. Это было бы справедливо.
Она вытянулась на диване и подумала еще: о высокопоставленных негодяях, жирующих на чужой беде; каждый из них, получив счет, оплатил бы его, и колоссальные неправедные деньги перекочевали бы к больным, нищим, бедным…
Она одернула себя: а бедные-то не разжиреют ли на деньгах, упавших с неба?
Она перевернулась на бок и подперла щеку ладонью. А бедные, допустим, если разленятся и возомнят о себе лишнее, тоже могут получить небольшой счет… Напоминание на будущее, чтобы не зазнавались…
Она улыбнулась. Мысли, совершенные в своем безумии, развлекали ее. Очень трудно и неприятно защищаться от невозможного, особенно когда оно лезет в твою реальность с решительностью бегемота; зато когда наконец уверуешь в невозможное — мир становится простым и легким, как воздушный шарик.
Она поколебалась еще; на улице темнело. Выглянув из окна, Нина увидела, что уже разгораются фонари и что толстого мужчину у двери особняка сменил тонкий, высокий, в ярком китайском пуховике.
Она прошла в прихожую, задержала дыхание и перевела рычажки предохранителей в положение «вкл». Потом включила свет в комнате и зажмурилась: такой яркой показалась ей обычная лампочка.
Нашла в сумке блок питания, подключила мобильник к сети. Руки немного дрожали и чуть не выронили трубку, когда пришел сигнал о получении эсэмэски.
«не бойся все хорошо»
Ну конечно.
Оставив телефон заряжаться, Нина пошла на кухню и наконец-то вскипятила чаю. Все хорошо: эта штука, чем бы она ни была, почему-то с симпатией относится к Нине. Может пригрозить, конечно, может прислать счет на смехотворную сумму… Просто так, для порядка. Но в принципе, в принципе… Получается, что директор фабрики «Брусок», не последний в городе человек, расстался с жизнью только потому, что повел себя неделикатно по отношению к Нине.