— В течение всех этих временных циклов я пыталась помочь данному виду приматов, — пробормотала она. — Война — часть их существования. Но вы побуждаете людей ко все более яростным столкновениям. В конце концов вы их уничтожите! Вы стремитесь к последней, завершающей войне!
— Да неужели? — выпалил осатаневший Противник. — И что с того? Они слабые, глупые, исчезающие животные. Таких видов бесчисленное множество, и большинство уничтожают сами себя. И сами стирают с лица земли собственные муравейники.
— Вы так считаете? — мягко возразила она. — Они куда глубже, чем вы позволили себе увидеть. В них есть толика сознания. Я пыталась связать вас с ними, чтобы вы чувствовали жизнь, как чувствуют они. Но ничего не вышло… Я обращусь в комитет Верховного мира, и пусть там решают.
— Зачем нам все эти бюрократические жернова? — гневно вскинулся Анимус. — Приматы — низкоорганизованные создания. Они стаскивают в свои логова дурацкие мелочи и мишуру, подобно домашним крысам, набивают их всякой чепухой от чердаков до подвалов: накопление — вот цель их жизней. Они марают бумагу и рисуют на стенах. Но они примитивны по сути, эти недолговечные создания. Хищники низшего порядка. Почти не имеющие чувств. Ты тратишь свое участие на создания, которые живут так мало, что погибают, не успев в полной мере это участие ощутить.
— У них огромный эволюционный потенциал, — терпеливо объясняла она. — И даже сейчас они кажутся мне удивительными животными. Поразительный вид! Мы не можем позволить вам поощрять их тягу к взаимоуничтожению, когда их только начали изучать.
— Знаешь, кто она, Анимус? — с отвращением бросил Противник. — Одна из этих борцов за права животных!
— Вот оно что! — воскликнул Анимус, полиловев от возмущения. — Права животных! А как насчет моих прав? Как насчет права Актера Конфликта испытать Глубинное Столкновение? Мое искусство, моя драма — вот что придает значение жизням этих животных, этих приматов, которых мы используем… если такое значение вообще существует! — Пусть решит комитет…
Спрагу до смерти надоело использовать киллфлаеры. Орудия убийства с дистанционным управлением — это такая тоска! И не приносят ни малейшего удовлетворения. Хотя другие солдаты вроде бы не возражали. Они выросли на видеоиграх. Сидеть в армейских трейлерах и управлять беспилотными снарядами с компьютерными интерфейсами — для них привычное дело. Видеоигры отличались от реальности только тем, что в последнем случае партизаны погибали по-настоящему.
Но Спраг хотел прямого столкновения. Лицом к лицу. Настоящего поединка.
Столкновения. Именно. С Противником.
Он выбрался из «хамви», заключенного в водородную камеру, и пустился в путь по каменистым холмам: в руке лазерная винтовка, в душе радостное возбуждение. Еще минута, и он полностью воплотится…
На этот раз — никакого вмешательства со стороны женщины по имени Анима. Комитет нашел компромиссное решение. Он и Противник могут продолжать свои игры на Земле, но при условии, что не станут нажимать определенных кнопок. В конце концов, здесь находятся ареалы обитания ценной живой природы. И последней войне приматов еще предстоит разразиться. Анимус и Противник еще поучаствуют в ней. Новое правило гласило, что приматам нужно позволить самим обрушить ее на свои головы.
И когда это произойдет, зрелище будет поражающим воображение!
Он твердо знал, что это обязательно случится. На приматов в этом смысле можно положиться.
Вот оно: отблеск солнечного луча от линзы телескопа — там, в холмах. Это Противник. Лежит в засаде. Ждет его.
Он повернет назад, заманит его в долину и сожжет лазером одну из конечностей. Но не убьет. Даст ему шанс побороться.
Анимусу хотелось, чтобы игра тянулась как можно дольше.
Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА
© John Shirley. Animus Rights. 2009. Печатается с разрешения автора.
Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov's SF» в 2009 году.
ЙЭН МАКХЬЮ
НЕСПЯЩИЕ В ДОМЕ ЙЕ
— Кому-то из нас придется бодрствовать, — объявила Гай. — Кому-то придется принять кой.
Дружное шипение эхом отдалось от стен комнаты.
Услышав ненавистные слова, Поу затрепетала и схватилась за живот обеими руками, ощущая жар сотен зародышей, растущих внутри. Принять кой, летний напиток, родительнице, чтобы оттянуть изменение жизни еще на год, — одно дело. Но принять его сейчас — когда ты не только матка, но и с зародышами в животе, — поистине губительно.
Гай с вызывающим видом выдерживала приливную волну возмущения, которую сама же вызвала: шея вытянута, уши широко расставлены. Именно она нашла пролом — снежный занос, образовавшийся там, где чистые линии стен растворялись в беспорядочных грудах мусора. Когда-то здесь была лестница, ведущая на верхние уровни дома. Гай принесла Поу и Чиу червя, найденного в заносе. Червь был длиной с ее руку и сейчас, ощущая ее жар, лихорадочно извивался, приоткрыв лепестки рта, и бил мускулистым хвостом, словно в поисках точки опоры.
— Пролом может и не увеличиться, — высказался кто-то.
— А если увеличится? — последовал вопрос.
— Он уже и сейчас достаточно велик, — вмешалась Поу.
Одна из маток громко чихнула. Воздух в родильном помещении был едким. Вентиляция для масляных нагревателей по большей части была повреждена после разрушения дома. Множество маток уже залегли под сводами, находившимися как можно дальше от двери, — в основном те, кто пострадал после разрушения дома. Те, чьи зародыши с тех пор росли быстрее. Их животы казались холмами прохладной, медленно пульсирующей между холодных сморщенных конечностей жизни. Рост зародышей в них приостановился до весны.
Те, кто не спал, примостились между колоннами: распростертые теплые тела устилали пол. Дыхание, вырывавшееся изо ртов, образовывало белые облачка над головами. Многие были близки к тому, чтобы тоже заснуть в последний раз: неузнаваемые в темноте, с ушами, вяло повисшими по обе стороны голов. Мунк — их вальяжная, роскошная Мунк — скорчилась между Поу и Чиу. Она почти отключилась. Ее температура начала падать, как всегда перед последним сном.
— Нужно построить барьер, чтобы отгородить коридор, — предложил кто-то.
— У нас хватит сил, чтобы поднимать камни? — последовал вопрос.
— Построим из дерева, — высказался кто-то после паузы. — В кладовой есть ящики и мебель, которые можно передвинуть.
Чиу сама предпочла ответить на подобную глупость:
— Бесполезно. Черви прогрызут дерево так же быстро, как твой живот.
— Лед по-прежнему движется, — добавила Гай, — и тащит за собой стену.
Черви всегда проникали в зимующий дом. В обычных обстоятельствах они были достаточно маленькими, чтобы пролезать через канализационные решетки в стенах, расположенные на разной высоте. В эти дырки сначала проникала весенняя слякоть, а позже выходила вода, унося с собой извивающихся мальков. Но теперь им грозила настоящая беда: в пролом могут заплыть черви значительных размеров и в количествах, достаточных, чтобы поглотить спящих маток вместе с зародышами в их чревах.
Поу прислушалась к возбужденным движениям родственниц. Ее усы улавливали увеличение тока крови в их лицах, хотя было трудно правильно считывать выражения, когда уши бессильно повисли. Только у Чиу и Гай уши были насторожены, показывая сложный рисунок горячих вен.
На миг Поу снова увидела маток дома Йе. Вот они медленно ковыляют по снегу двойной цепочкой, нагруженные рюкзаками, мехами и обремененные животами, тяжело свисающими между ног. Хвосты, обмотанные тряпками, волочились за ними. Все шествие казалось грубой пародией на осеннюю процессию производителей, задорно машущих хвостами во время шествия по длинному причалу, теперь исчезнувшему подо льдом, — к кораблям, которые унесут их на север.