Сделки по обмену материальными объектами удавались поразительно легко, если сравнивать их с попытками заключения межзвездных союзов. У меня есть X, у тебя есть У. Давай махнемся. Такое послание, как правило, легко переводилось на любые языки. У кого-то действительно имелось ведро — она выяснила, у кого. Это было параноидальное пушистое создание, не позволившее Сиди войти в его отсек, где оно проводило все время, уютно зарывшись в кучу своих собственных движущихся и разговаривающих механических копий. У Сиди не нашлось того, в чем нуждался Пушистик, но она отыскала того, кто этим владел. Она выстроила сложную цепочку взаимных обменов. Со своей стороны, ей пришлось пожертвовать четырьмя парами хлопковых носков, новый владелец которых использовал их, чтобы удерживать свои псевдоподии от деформации в слишком сильной гравитации на верхней палубе, где обитали существа, дышащие хлором.
В результате еще более обширной серии обменных транзакций Сиди стала обладательницей прочного и гибкого стального кабеля, использовавшегося одним из обитателей зон с высокой гравитацией в качестве легкой закуски. К этому времени она уже прослыла специалистом по реализации невозможного. Виды, чьи системы коммуникации были слишком уж чуждыми, приводили с собой посредников, чтобы объяснить, в чем они нуждаются.
Сиди совсем запустила свои дипломатические обязанности. Кот начал создавать для нее базу данных.
Теперь ей требовалось одно: простой подъемный блок. Что ж, она ведь закончила институт с дипломом инженера? В сравнении с окружающей ее техникой и технологией это было легче легкого. Блоки — простые и сложные, фиксированные и мобильные… Может, она и не разбирается в теории Великого объединения, но с этой элементарщиной она сотни раз сталкивалась еще на подготовительных курсах. Все предельно просто.
Если не считать того, что это не было просто. У нее под рукой не имелось ни катушек, ни зубчатых колес. Ни осей, ни подшипников, ни храповиков, ни захваток, ни хомутиков, ни рым-болтов — ни даже обыкновенной скрепки для бумаг или рулончика клейкой ленты. Сиди не сомневалась: Архимед, доведись ему работать на борту космического корабля, показал бы себя жалким неудачником.
Вот же дерьмо! А всё эти голубые пилюльки, это они поощряют ее искать оправдания. Архимед как раз сделал бы что-нибудь более или менее компетентно. Если отбросить действие этих внушающих оптимизм пилюль и трезво оценить положение вещей, то все обстоит гораздо хуже. Она завалила этот план точно так же, как завалила всю миссию на борту «Автобуса», и теперь, когда она окончательно провалилась, то может провести остаток жизни в добровольном одиночном заключении, оплакивая свои неудачи и свою жалкую участь. Является ли такая оценка положения дел более разумной и объективной? Да откуда ей знать, раз эти пилюли искажают ее способность самооценки? Это непереносимо. Сиди бросилась в ванную, схватила все, что осталось от ее сорокадневного запаса пилюль и спустила в унитаз.
Сиди билась головой о зеркало, когда послышался сигнал коммуникатора. Усилием воли она взяла себя в руки.
— Кот, что там?
— Это Мопси и Белоснежка. Говорят, что не по вопросам обмена.
— Мопси? Ладно, впусти их. — Сиди схватила пачку бумажных салфеток и выскочила из ванной.
Трехмерный Мопси и плоская Белоснежка возникли в портале коммуникатора.
— Мопси, я… удивлена твоим визитом.
Белоснежка проделала несколько театральных жестов.
Сидибе Траоре, истекли все сроки.
Обсудить бы надо твой демарш жестокий!
— Я… чего? — она вытерла нос салфеткой, стараясь, чтобы это выглядело непринужденно.
Прочитан мною ваш «Документ»,
И сразу мне стало все parfaitement.
— Э-э, вообще-то это не рифмуется. «Н» и «т» в конце «parfaitement»* не произносятся. Но почему ты говоришь стихами?
— Да во всех твоих книжках полно поэзии. — Белоснежка выглядела озабоченной. — А разве проза в подобных случаях лучше? Я, честно, слабо во всем этом секу.
— Это зависит от того, для каких «случаев».
Белоснежка стала заламывать руки.
— Когда ты надменно отвергла свою долю добычи, я…
— Погоди, какой добычи?
— Мамонт! — Белоснежка, казалось, с трудом сдерживала рыдания.
— А-а. — Тот картонный мамонт, которого они завалили? Опять какое-то непонимание, вызванное культурным барьером. Может, теперь Мопси рассматривает ее как доминирующую особь?
— Ты вкусно пахнешь, — выпалила она наугад, исключительно с экспериментальной целью.
Щупальца обвисли, а Белоснежка сцепила руки и опустила голову. В яблочко, ca y est! Но теперь Сиди и впрямь ощущала себя несколько жестокосердной. У нее возникло покаянное желание предложить Белоснежке салфетку.
— Ничего страшного, Мопси. Вопросы неофициальной иерархии для нашего вида не так важны, как для вашего. Ты бы не хотел продолжить культурный обмен?
— Нет нужды в притворстве. Я теперь все понимаю.
— Да?
— Как только я прочел «Если бы я был директором зоопарка», то понял, что тщательно культивируемый вашим видом образ слабаков — все лишь хитрая уловка.
— В самом деле?
— Да. Ваш подлинный облик явственно прочитывается в вашей детской литературе: все эти клетки и вольеры, неудержимое стремление покорять, главенствовать. А затем, когда я проштудировал этот ваш «Документ озарений», я убедился, что это действительно так, невзирая на всю велеречивую сладкоголосую пропаганду, каковой является этот текст.
— Разумеется. Ты слишком умен, чтобы клюнуть на примитивные пропагандистские уловки.
Щупальца снова обрели некоторую упругость, а Белоснежка позволила себе сдержанную улыбку.
— Но эта твоя коммерческая сеть, которую ты создала с какими-то скрытыми целями, это просто шедевр.
— Я… э-э… спасибо.
— Я предполагаю, что твоя истинная цель и цель всего вашего вида не что иное, как… — Белоснежка многозначительно подняла бровь.
— О, ты догадался…
— Абсолютное господство над всей Галактикой! — Белоснежка топнула ногой и взвизгнула. — Я подозревал это!
Наверное, Мопси считал Сиди гораздо более смышленой, чем она была на самом деле. Господствовать хотя бы над всей этой бандой избранных представителей — и то задача столь же абсурдная, как попытаться выучить ораву кошек маршировать и отдавать честь старшим по званию.
— Ходят слухи, — продолжила Белоснежка, принимая, по всей видимости, за скрытность молчание Сиди, вызванное на деле полным замешательством, — что когда настанет день и мы вольемся в ГЦ, то, ясное дело, некоторые из нас окажутся на вершине пищевой пирамиды.
Сиди оставалось надеяться, что это тоже всего лишь метафора.
— Но, конечно же, ты не посвятишь больше никого другого в этот наш маленький секрет?
— Нет, конечно же, нет! Никогда! — Белоснежка отрицательно замахала руками, а Мопси повторил ее жест щупальцами, с явно преувеличенным энтузиазмом. — Но если есть какой-то способ нашему народу попасть…
— …В число избранных? Ну, разумеется… Кстати, Мопси, скажи, а какой вес ты способен поднять своими щупальцами?
Когда Сиди закончила приготовления к запуску ведра-змея, она уже сожалела о своем импульсивном решении избавиться от пилюль. Она опасалась грядущей ломки и, проснувшись на следующий день, ожидала появления девятибалльной головной боли по шкале Рихтера, делириум тременс и явления демонов с вилами на изготовку из черных штормовых туч.
И не испытала ровным счетом ничего.
Тут же возникли подозрения, что пилюли оказались всего лишь плацебо. И что это говорило о ней самой? Кажется, умники там, на Земле, после полного ее психологического обследования решили, что она просто прирожденная отшельница во власянице.