— На полдня.
— А в корабле когда кончится?
— При нынешней скорости его потери, может, часа через четыре.
Я знал, о чем он думает. Элементарный расчет. Четыре часа и полдня — всего 16 стандартных часов. Спасательному кораблю требуется 24 часа от старта до финиша, и даже если он не свернул — а какой ему теперь резон сюда тащиться, — то прибудет через два часа после того, как у нас кончится воздух.
— Мы наденем скафандры потом, когда это станет неизбежным, — предложил я. — Это даст нам чуть больше времени сообразить, сможем ли мы починить связь.
Вот такая фантазия. Даже если мы починим радио, тут поблизости нет миров Республики, чтобы вовремя добраться до нас. Да, наш сигнал могли бы принять на пролетающем мимо корабле — на самом деле это была наша единственная надежда, — но шансы ничтожно малы, и с каждой минутой без связи приближались к нулю.
Через час я понял: починить приемник-передатчик мы не сумеем. Возможно, механик получше и справился бы, но ремонт подпространственных радиосистем не входит в число моих специальностей, а Джебедайя понимает в них еще меньше.
— Да ладно, — сказал я, присаживаясь. — Не так уж плоха была эта жизнь, я полагаю. Просто жаль, что она кончается раньше, чем я закончил свою работу.
— У тебя есть дети, Гейб? — спросил Джебедайя.
— Сын, — ответил я. — Мы с ним не виделись уже… лет десять или одиннадцать. Жена ушла от меня… видимо, потому что я не держал в себе все переживания по службе, выплескивал в разговорах разочарование и неверие в свои силы… Сын ушел с ней. — Я помолчал. — Он был чудесным мальчишкой. Я оставил ему по завещанию почти все.
— Почему почти?
Я достал маленький сверточек из нагрудного кармана.
— Всё, кроме этого. Это я никому не отдам.
— Ну-ка, покажи…
Развернув, я протянул ему содержимое:
— Медаль за храбрость, с Сеттской войны.
— Это когда ты ногу потерял? — спросил он.
— Ага. Я вытащил семерых из моего отряда, а ногу оставил. Думаю, вполне выгодный обмен. Флот тоже так решил…
— Обалдеть, — изумился Джебедайя. — Я никогда таких медалей не видел.
— Их выдали очень немного.
— Ты, наверное, ужасно гордишься…
— Это было очень давно, — сказал я. — В данный момент это, кажется, не имеет значения… — Я умолк и припомнил свою жизнь. «В целом, я в плюсе. Выигрыш не слишком велик, но все-таки…» — Я по-прежнему ни о чем не жалею, разве что не отловил ни единого цыгана. А ты?
— Да я полным-полно всего запланировал, — сказал он. — Кто-нибудь другой это сделает, наверное…
— Это в будущем, — сказал я. — По прошлому какие-нибудь сожаления есть?
— Только одно.
— И это…
— Сожаление.
Ладно, если не хочет говорить об этом, я не собираюсь настаивать. По расчетам, у нас осталось около 15 часов, чтобы привести мысли в порядок и попытаться уйти из жизни хоть с каким-то чувством собственного достоинства.
Он продолжал вертеть рычаги и ручки приборов. Некоторые работали, некоторые нет. Самая важная — радио — окончательно сдохла. Показалось, что стало теплее. То ли воображение разыгралось, то ли кислород утекал быстрее. Я решил даже не подходить к скафандру, пока совсем не припрет, или вообще в него не забираться. Когда прожил 52 года, что значат какие-то 12 часов, особенно 12 часов медленного удушья.
— Я никогда не писал завещания, — вдруг сказал Джебедайя. — Я просто представить не мог, что оно так скоро понадобится. Полагаю, я должен выразить свою волю, чтобы тот, кто найдет нас, смог доставить его властям. Не то чтобы у меня много чего было…
— Могут пройти века, прежде чем нас найдут, — сказал я. — Система необитаема, и никто не знает, где мы есть.
Тут некая мысль посетила меня, и я усмехнулся.
— Что тут смешного?
— Если у тебя есть какие-то средства на бирже или в банке, то к тому времени, как нас найдут, там могут накопиться миллионы. Жаль, у тебя нет наследников…
— Да уж, при таком условии как-то глупо писать завещание, — согласился он.
— Оставь их своей любимой церкви или политической партии, — предложил я. — Там им найдут применение.
— Скорее всего…
Он повернулся к микрофону, чтобы надиктовать завещание в компьютер. Неподвижно поглазев некоторое время на экран у своего кресла, он повернулся ко мне со странным выражением лица.
— Что случилось? — спросил я. Ничего худшего уже не произойдет.
— Ты сказал, что система Черчилля необитаема, так?
— Верно.
— И ты не отправлял никаких сообщений?
— Ты же знаешь, что нет.
— Ну, вообще-то к нам приближается корабль, — сказал он.
— Интересно, какая-нибудь из систем обороны работает, — попытался установить я. — Мы можем выстрелить в пространство, чтобы привлечь его внимание.
— Не надо. Он не мимо летит, а уже замедляет ход.
Я включил главный монитор. Напарник оказался прав: к нам приближался маленький серебристый кораблик.
— Не вижу его опознавательных знаков, — пригляделся я.
— Да какая разница!
— Если они обнаружили нас, то наверняка заметили, что мы без связи, — сказал я, вытаскивая импульсный пистолет. — Надеюсь, они летят на помощь, но если для грабежа, то будем готовы и к такому повороту. В этом случае, возможно, нам удастся их обезопасить и взять управление кораблем.
Он вытащил свои отжигатель и визговик и положил перед собой на пульт управления.
— Ты когда-нибудь видел такой корабль? — спросил он, когда суденышко подлетело поближе.
— Нет, — признал я. — Видимо, инопланетяне. В Республике вообще нет ничего подобного.
— Он ужасно маленький, — заметил он. — Выглядит как самоделка.
— В любом случае он не сможет взять нас обоих, даже если у него самые самаритянские намерения, — сказал я.
Корабль завис менее чем в миле над астероидом и начал аккуратно опускаться на поверхность. На мгновение показалось, что он приземлится прямо на нас, но он сел ровнехонько рядышком.
Потом мы услышали, нет, почувствовали, как что-то подсоединяется к шлюзу. И через несколько минут я услышал то, чего никогда не ожидал услышать в пространстве космоса — кто-то деликатно постучал в дверцу.
Я приказал створкам открыться, но эта часть оборудования тоже не работала. Наведя импульсник на дверь, я жестом велел Джебедайе открыть дверь вручную.
Он открыл и отступил назад, когда откинулась дверца.
В кабину вошла женщина средних лет с чистыми синими глазами, седеющими каштановыми волосами и крепким тренированным телом. Она была в некоем универсальном комбинезоне, а не в скафандре, и я сообразил, что она состыковала наши корабли.
Она быстро осмотрелась и перевела взгляд на меня.
— Я тоже рада вас видеть, — насмешливо проговорила она, кивая на импульсник, нацеленный на нее. Я опустил оружие, но не убрал.
— Кто вы? — спросил я.
— Вам правду или придумать что-нибудь? — усмехнулась она.
— Вы одна из этих, не так ли?
— А вы Габриэль Мола и Джебедайя Бёрк, — утвердительно произнесла она.
— Как вы узнали, что мы здесь?
— Это так важно? — осведомилась цыганка.
— Хотелось бы узнать перед неизбежной смертью.
— Неизбежной. Но вы, я полагаю, предпочли бы жить.
— Вы имеете какое-нибудь отношение к неисправностям на нашем корабле? — спросил Джебедайя.
— Нет, конечно, — ответила она. — Я знаю, вы мне не верите, но мы вовсе не злобные садисты.
— Ваши друзья цыгане знают, что вы здесь?
— Теперь да.
— Вы здесь, чтобы спасти нас?
— Ну, это следует обсудить.
— И сколько же миллионов кредитов это будет стоить? — ядовито ухмыльнулся я.
— На самом деле вы, Габриэль Мола, как разумное существо немного стоите, — сказала она. — Вы охотитесь за нами безо всякой причины, вы подвергаете нас гонениям, даже несмотря на то что мы не нарушили ни единого вашего закона, вы убеждаете людей не вступать с нами в открытые переговоры и не заключать честные сделки. Нет, вы просто никчемушный представитель человеческой расы. Думаю, за спасение вашей жизни я назначу плату в размере одного республиканского кредита.