— А насколько конкретным было это предупреждение? — еще сильнее прищурилась Анна. — Ну-ка, Гул, постарайся воспроизвести в точности, что ты грозился сделать с родней моего отца?
Шляпка «гриба» совсем съехала набок. Гул теперь «лепетал» столь невнятно, сбивчиво и тихо, что мне пришлось попросить его увеличить «громкость».
— Я передал ему… я выразил мысль, что их… что они… члены рода с его кровью… Что я сорву их оболочку!..
— Боже мой! — ахнула Анна и закрыла лицо ладонями.
— Он засмеялся в ответ?! — заорал я на Гула.
— Он… издавал такие же звуки, как издавала недавно эта… особь.
— Сам ты особь! — взвился я. — Да он же принял твои угрозы за ответную шутку! — Я обернулся к Анне. — Ваш отец подумал, что этот придурок пригрозил их раздеть!
— Я поняла, — отняла от щек руки Анна. — А вот понял ли он? — кивнула она на Гула.
— Я совершил не один грех, — раздалось у меня в голове. — Я совершил столько грехов, что мне не отпустит их ни один священник. Я должен сообщить на родину об этом. Они обязаны ужесточить мое наказание! Я прошу вас доставить эту информацию на мою планету!..
— Да пошел ты! — сплюнул я. — Кайся в одиночестве. Или сам себя накажи. Как Назар Макаров. Ты мне лучше скажи, в каком таком грехе ты ему покаялся, что за разглашение своей исповеди убил стольких людей?
— Я не могу, — снова превратился в туманное облачко Гул. — Вы не священники!.. Это тайна.
— Тоже мне тайна, — фыркнула Анна и достала из кармана белый прямоугольник. — Вот, смотри. Отец оставил перед тем, как… Для меня лично он написал другое письмо, более подробное. Но и этого хватит, чтобы понять суть.
— Что это? — изумился я, взяв прямоугольник в руки. — Это же… бумага!
— Ну да, — усмехнулась Анна. — Ты никогда не писал на бумаге?
— Что-то не припомню. Может быть, баловался в детстве…
— Для космолетчиков умение писать на бумаге обязательно. В полете может произойти нештатная ситуация, отказать записывающее оборудование, да мало ли что еще! Но в любом случае все сведения должны быть зафиксированы в бортовом журнале. В бумажном. Рукописном. Карандаш и бумага никогда не откажут, пока они есть.
Я развернул бумажный листок. Читать рукописный текст оказалось не очень-то просто. Но почерк старого космолетчика был ровным и четким, так что я довольно быстро разобрался в его особенностях. И вот что я прочитал:
«11 мая 2235. 19:47. Ухожу из жизни. Причины — личные. Довожу до сведения, что 12 августа 2227 года на 2-й планете звезды Чара (Bet CVn) созвездия Гончих Псов мною был установлен контакт с представителем внеземной цивилизации, назвавшим себя Гулом. Существо не имеет постоянной формы и трансформируется из уплотненного воздуха в более или менее устойчивые на время общения образования. Беседа велась на телепатическом уровне. Удалось выяснить, что Гул прибыл из другой звездной системы и отбывает на этой планете наказание за совершенное преступление. Насколько мне стало известно, во время экспедиции на эту планету Гул, имеющий врожденную способность менять напряженность гравитационного поля, проводил несанкционированные опыты. Он создавал избыточное давление в областях залегания каменноугольных пластов, преобразуя уголь в алмазы. Целью опытов являлось создание искусственной жизни, поскольку, по словам Гула, жизнь на его родной планете имеет кристаллическую основу и, по его теории, зародилась подобным образом. Соплеменниками Гула данные опыты были признаны аморальными и неэтичными, и Гул был приговорен к пожизненному заключению там же, на 2-й планете звезды Чара. Места залегания созданных Гулом алмазных образований были указаны мною в предоставленных ранее отчетах».
Закончив чтение, я не мог сдержать возмущение:
— Ты хотел из мертвого сделать живое, но так легко из живых делал мертвых?!
— Я же не знал!.. Но откуда ты… — «зазвучал» во мне голос.
Я виновато посмотрел на Анну. Однако та успокаивающе кивнула, забрала у меня листок и показала его Гулу.
— Вот! Лишь перед смертью отец раскрыл тайну твоей исповеди. Несколько дней назад. Теперь ты можешь с чистой совестью убить меня. Начинай!
— Можешь прихватить заодно и меня! — выкрикнул я, хотя тут же смутился: фраза прозвучала чересчур театрально.
Гул опять превратился во множество маленьких вихрей. Я даже услышал, как они тихонечко завывают и гудят, словно подтверждая смысл имени хозяина. Мне стало страшно за Анну, и я, приобняв девушку за плечи, собрался увести ее подальше от этого безобразия. Но голос «зазвучал» снова: