Думать он мог только о Дотти. Дотти встала. Дотти сидит. Дотти улыбается своей кривоватой улыбкой. Покачивание груди под призматической тканью. Потом Фрэнку подумалось (хотя он отчаянно этого не хотел), что может делать Дотти в данный момент со своим мужем-зомби. Обычный секс между ними представлялся не слишком вероятным, но уход за престарелым и перемещение иссохших конечностей из лифта и в лифт были лишь верхушкой айсберга обязанностей, которые потребны от няньки. Проблема с жизнью после смерти заключалась в том, что кровь, ткани и нервные клетки, даже недавно клонированные, были подвержены разложению, а потому нуждались в постоянном обновлении и замене. Отрабатывая свои оклады, няньки отдавали не просто несколько лет своей жизни. Накаченные иммунодепрессантами, они должны были регулярно поставлять хозяевам жидкости и ткани своего тела. Многие даже отращивали зобовидные поросли новых органов на замену. Фрэнк елозил на койке. Фрэнк вертелся с боку на бок. Фрэнк видел пульсирующие трубки (наполовину резина, наполовину плоть), которые тянулись из невообразимых отверстий. Потом он ощутил движение воды под гигантским днищем «Славного странника», тяжело бороздившего Средиземное море. И увидел, как Дотти встает в сияющей наготе из волн — подобно новой морской богине.
Пока «Славный странник» шел зигзагом по Эгейскому морю от средневековой цитадели Родоса до святого острова Патмоса, Фрэнк Оньонс то и дело видел Дотти Хастингс… даже там, где ее не было. Блеск ее волос среди побрякушек в переулочках Скироса. Мелькание загорелых ног на золотых дюнах Эвбеи. Он чувствовал себя, как кот в гоне, как ангел на наркоте. Он чувствовал себя так, словно оказался в древних временах, которых никогда не существовало.
Узнать про Уоррена Хастингса оказалось нетрудно, когда Фрэнк перелопатил базу данных «Славного странника». Первое свое состояние он сделал на петельках, которые когда-то крепились по верху занавесок для душа. Второе пришло от копирайта на часть цепочки ДНК какого-то промышленного биохимиката. Уоррен Хастингс очень и очень богат. Такие деньги зарабатывают, не заправляя виртуальной поп-группой или изобретая лекарство от меланхолии, а делая нечто столь ординарное, что никто даже не знает, да и знать не хочет, что это. Во что бы ни обходились ему лучшие «Ультра-люкс красные императорские апартаменты», им с Дотти по праву следовало бы бороздить океаны на собственном лайнере, жить на частном острове или парить в собственном отсеке космического корабля.
Возможно, им нравилось общество простых смертных. А может, они просто любили трущобы.
Чем больше Фрэнк размышлял, тем больше накапливалось вопросов. И самым главным из них оставалась сама Дотти. Он испытал шок (а ведь он десятки раз видел, как они с Уорреном проявляют все признаки нежности), обнаружив, что она вышла за него десять лет назад (тогда он еще даже не умер!) в ходе маленькой частной церемонии на Новом Бали. Вот она стоит в девственно белом под аркой из цветов, а рядом — Уоррен, который выглядит гораздо лучше, чем сейчас. Относительно того, когда именно он решил умереть, сведения становились путанными и противоречивыми, но он, наверное, начал приходить в упадок задолго до их встречи, а Дотти тем временем, прекрасная и улыбающаяся, возникла в разделах светской хроники рангом повыше (что уж никак не назовешь жизнью Уоррена). Здесь чувствовалась какая-то загадка.
В кои-то веки Фрэнк обрадовался пункту в своем контракте, который требовал проводить определенное число часов в обществе пассажиров. Он обретался в коктейльный час в баре «Вайкики» и разыгрывал интерес к самым разным занятиям пассажиров, до которых ему не было ни малейшего дела, пока не разобрался, какие светские мероприятия посещают Хастингсы, а после и сам на них зачастил.
На пути к острову Хиос с его византийским монастырем и прекрасными мозаиками осенние волны становились беспокойнее, а Фрэнк втерся туда, что можно было бы, вероятно, назвать окружением Хастингсов. Сидя под моросью их разговоров, пока Уоррен в инсектоидных очках на сломанной переносице под Майкла Джексона обожающе смотрел на Дотти, Фрэнк мог лишь вновь и вновь удивляться ее красоте и недоумевать: как, скажите на милость, она согласилась стать тем, чем являлась теперь. По опыту Фрэнк знал, что большинство нянек мало чем отличалось от тех зомби, уход за которыми им оплачивали. Они на время практически прекращали собственную жизнь. Они ненавидели все, что было связано с их нынешним положением. Даже на пике оргазма он всегда чувствовал, что их тела словно бы принадлежали кому-то другому.