В двадцатые годы даже некоторые ученые допускали возможность поддержания жизни в фактически мертвом теле одной лишь силой воли. Говард Лавкрафт — материалист до мозга костей — не мог пройти мимо этой гипотезы. Используя свой фирменный, леденящий душу стиль, он живописует основную проблему несгибаемых борцов с Костлявой — разложение тканей.
Братья Стругацкие в рассказе «Пять ложек эликсира» и вовсе открыто порицают тех, кто стремится к вечной молодости, характеризуя их как ничтожных и недостойных людей. Заветный источник в данном случае всего лишь символ искушения, которому поддаются слабые духом.
Зато в рассказе Кира Булычёва «Марсианское зелье» (1971) главный герой, бывший казак-бунтовщик Алмаз из войска Степана Разина, продлевает жизнь с помощью препарата, дарованного ему инопланетным пришельцем, и преспокойно доживает до XX века. Булычёв предполагает, что состояние вечной молодости проистекает не только из специфических свойств марсианского зелья, но и благодаря духовному состоянию человека. Как говорится, «Главное, ребята, сердцем не стареть».
* * *Найду ли краски и слова?
Пред ним живая голова.
Следующий рецепт вечной молодости был вдохновлен одной мертвой амфибией и сообразительным итальянцем. В романе «Франкенштейн, или Современный Прометей» (1818) Мэри Шелли использует в качестве источника оживляющей силы электричество.
Не слишком углубляясь в технические детали, она описывает процесс оживления существа, собранного из останков умерших. Конечно, в данном случае автора скорее заботила религиозно-этическая сторона вопроса, нежели научная достоверность, однако нельзя отрицать, что именно успешные и весьма эффектные опыты с переменным током стали одним из вдохновляющих факторов для написания этого знаменитого романа.
Прототипом для доктора Франкенштейна послужил Луиджи Гальвани. Это он еще в 1771 году заметил сокращение мышц в лапе мертвой лягушки под воздействием электрического тока. На некоторое время усмиренная молния воцарилась в умах пишущей братии и читающей аудитории как возможный проводник в вечность. Это, впрочем, продолжалось недолго. Зрелищность опытов с электрическим током привлекла массу авантюристов. В результате фантастические произведения, в которых осуществлялось оживление с помощью электроэнергии, читающей публикой воспринимались скептически. Писателям пришлось искать новые способы борьбы со смертью.
Советский фантаст Александр Беляев в романе «Голова профессора Доуэля» (1925) повествует о честолюбивом ученом, которому удалось оживить голову собственного научного руководителя. Оживление осуществляется посредством подачи в отделенное от тела «вместилище разума» питательных веществ. Конечно, в начале XX века люди еще мало знали о той стремительности, с которой разрушаются клетки головного мозга после смерти. Как бы то ни было, Беляев проложил литературный путь к очередному способу продления жизни, который можно было бы назвать «дрейфом сознания».
Разум, странствующий по телам, — это один из наиболее простых и очевидных образов в копилке «гальванической фантастики». Правда, от эффектного «гильотинирования» фантасты быстро отказались, заменив его пересадкой органов.
В том же 1925 году Михаил Булгаков в повести «Собачье сердце» описал пересадку гипофиза пролетария Клима Чугункина дворовому псу Шарику. Цель эксперимента — омоложение собаки и впоследствии та же процедура с человеком. Облаченная в одежды сатирического произведения, перед нами предстает самая настоящая научная фантастика.
В эпическом цикле Лоис Макмастер Буджолд «Сага о Форкосиганах» люди освоили трансплантацию головного мозга в тела клонов. При этом мозг клона утилизируется, то есть фактически происходит убийство. Сходная процедура описана в дилогии Сергея Лукьяненко «Линия Грез» — «Император Иллюзий» (1995). Правда, у российского фантаста переселение старой личности в новое тело больше напоминает запись информации на чистый диск.
Роберт Шекли в романе «Корпорация «Бессмертие» (1958) демонстрирует, насколько сама возможность посмертного существования будоражит умы людей. Пересадка личности умирающего в новое тело отменяет многие моральные и этические установки и в то же время создает в обществе глобальную одержимость, своего рода танатоцентризм, сходный с тем, какой имел место в Древнем Египте.