Дубль-Ильва сказала:
— Кажется, давление падает.
— Состав смеси?
Условное изображение ее головы повернулось в мою сторону.
— Впечатление такое, будто воздух Урана выкачивают, заменяя смесью кислорода, азота, гелия и газообразных микропримесей. Давление уже меньше пятнадцати фунтов на квадратный дюйм.
— Дышать можно?
Она сказала:
— Если доля кислорода в смеси останется постоянной, его парциальное давление достигнет земной нормы, когда общее давление газов приблизится к десяти фунтам на квадратный дюйм.
Ильва-«камея» бросила на меня тревожный взгляд и распорядилась:
— Мистер Зед, скафандр не снимать!
Мне подумалось: «Я похож на идиота?». Стоп. Не отвечайте. За минувшие годы я черт знает сколько раз попадал в переплет. Попадал я, а страдали и даже гибли мои очень близкие друзья.
— Есть, мэм.
Дубль-Ильва сообщила:
— Давление стабилизировалось. Подача газа продолжается, вероятно, в целях вытеснения остатков внешней атмосферы.
Я указал на другой рычаг подле того, что могло быть только внутренним люком.
— Займись-ка.
Дублерша кивнула, а Ильва предупредила:
— Осторожнее.
Люк открылся так же легко, как первый, — в темное пространство. Я задумался, не включить ли нашлемный фонарь, помедлил, ощупал стену возле закраин люка и нашарил переключатель, хотя против ожиданий низко, может быть, в футе от палубы. Я щелкнул им, и тусклое красное свечение залило, как оказалось, коридор, а в нем — другие люки, некоторые нараспашку. Дальняя сторона прохода по-прежнему тонула во мраке.
Я снова хмыкнул; кажется, в ту минуту мое красноречие этим исчерпывалось.
— Последний, кто уходил отсюда, погасил свет?
Ильва понизила голос:
— Я-живая еще застала выключатели в квартирах.
Ильва погибла в железнодорожной катастрофе в две тысячи тридцать восьмом, почти сорок пять лет назад; к тому времени я уже выполнял на Каллисто опасную и грязную работу для «Стэндард АРМ». Я отозвался:
— На Земле обычных выключателей и сейчас пруд пруди. Там полно старых домов.
Потом завел эквилибри-мотор, выплыл из воздушного шлюза и стукнулся шлемом о потолок. Вытянул ноги к полу и понял: высота коридора не больше пяти футов, да и ширина, пожалуй, тоже.
— Они что, были от горшка два вершка?
Ильва сказала:
— Или четвероногие. Вспомни огнелиса.
У мертвого огнелиса были вытянутое звериное туловище с шестью лапами в ожидаемых местах, длинный, цепкий хвост и уши, которые эволюция исхитрилась превратить в нечто среднее между рукой и слоновьим хоботом с пальцами. Я подплыл к ближайшему распахнутому люку и зажег свет. Кубрик? По стенам развешано что-то вроде коротких спальных мешков. Это если считать, что хозяева звездолета не вышли ростом. Если нет, перед нами, возможно, обыкновенные контейнеры. Дубль-Ильва сказала:
— У них могла отсутствовать искусственная гравитация.
Ильва-«камея» добавила:
— Или они неохотно ее применяли.
Мне всегда любопытно, что говорится по Ильвиной радиоподсказке, а что рождается непосредственно в задавленном мозгу клона. И всегда хотелось попросить Ильву как-нибудь при случае ненадолго перекрыть канал связи и позволить мне заняться любовью только с дублершей. Но просьба казалась довольно шкурной, и я стеснялся высказать ее, уповая на то, что Ильва догадается, чего я хочу, и предложит сама. Однако до сих пор мне не везло.
Двигаясь по коридору в глубь корабля, мы видели одно и то же. Кубрики. Кают-компании. Камбузы. Лаборатории с утварью из чистейшего стекла, словно ее закупали не позднее середины двадцатого столетия. Какое-то подобие медицинского оборудования. Даже что-то вроде анатомического театра.
Передний конец коридора открылся в рубку, где все было чин-чинарем вплоть до больших, пустых смотровых экранов и вкраплений маленьких кресел-ковшей между подковами пультов управления.
В одном из таких кресел ремни безопасности удерживали маленькую мумию; ее поднятые руки окоченели в той последней точке, какую когда-то заняли в пространстве. Это был великолепно развитый физически гуманоид восемнадцати дюймов роста (смуглая кожа иссохла и задубела, лицо скукожилось, обезображенное либо гримасой смертной муки, либо обезвоживанием) и однозначно мужского пола.
Он был одет в подобие парашютной подвески из кожаных лямок, облитых сверкающей глазурью крошечных камешков (бриллиантов, предположил я), скупо разбавленной подобием изумрудов, рубинов и сапфиров. На левом бедре висел махонький кинжал с отделанной самоцветами рукоятью, голову прикрывал своеобразный убор. Скрутившиеся светлые хохолки в незапамятные времена, пожалуй, были перьями.