Это заставило меня улыбнуться (хотя в ту минуту, полагаю, мы были в нешуточной опасности) и сказать:
— Да брось. Разве Предтечи празднуют труса?
Я сгреб ее за плечи, посмотрел человечку со смертоносным маленьким клинком прямо в глаза и сказал:
— Итак: Комодофлоренсал[8], я полагаю?
И вздернул бровь, болван болваном: ишь, Спок выискался[9].
Новый залп околесицы.
— Нет? Ладно. Тогда веди меня к вашему главному.
Человечки переглянулись, определенно чем-то озадаченные. В следующий миг храбрец загнал клинок в ножны, вскинул руку в небрежном приветствии, похожем на нацистское, и внятно, по слогам произнес:
— Кали мера?[10]
Я почувствовал легкую дурноту и чуть не брякнул: «Мне это кажется греческой тарабарщиной»,[11] но смолчал.
Маленький военачальник шумно вздохнул, ткнул копьем в сторону поселка за оградой и что-то сказал: длинная череда тоновых слогов. Я пожал плечами, и мы двинулись в заданном направлении, а за нами потянулось войско, державшее ножку так, что любо-дорого. В детстве я десять тысяч раз рисовал в мечтах эту картину… Правда, мне и в голову не приходило, что путь в мои грезы лежит через Уран.
Внутри поселковых стен высотой от силы футов шесть у нас отняли одежду, а самих посадили в клеть из проволочной сетки; к ней мало-помалу сошлась гомонящая толпа человечков, глазеть-дивиться. Я, похоже, вызывал содрогание — возможно, меня принимали за разумного венерианского динозавра, о чьем существовании до сего дня не подозревали. Но основное внимание публики досталось моей спутнице, и я не поставил бы им это в вину.
Немного погодя от толпы отделился некто явно сановный и шуганул остальных. Дубль-Ильва прошептала:
— Кажется, они напуганы.
— Кто бы они ни были, их трудно упрекнуть. Представь, что первый экипаж, высадившийся на Марсе в две тысячи двадцатых, наткнулся бы на гигантского инопланетного ящера в обществе дамочки ростом двадцать футов!
К нам обратились на певучем тарабарском наречии, сначала обычным тоном, затем набавляя громкость. Кончилось тем, что между человечками разгорелась перепалка; в голосе одного из спорщиков отчетливо звучало презрение. Я без труда представил себе этот обмен мнениями: «Что? По-твоему, они говорят на (нужное вписать)? Остолоп!»
Я шагнул вперед и вмешался:
— Ребята! Может, вы еще по-каковски объясняетесь?
Они разом заткнулись и уставились на меня круглыми от удивления глазами.
— Sprechen sie Deutsch? Ni hao bu hao? Cu vi povas diri al me, kie estas la stacio?[12]
Неразборчивое шушуканье.
Я посмотрел на Ильвину копию ДИ4048… Черт, не могу я так ее называть.
Она сказала:
— Вряд ли они пробовали говорить на других языках, даже сходных по звучанию. Чересчур устойчивый звуковой строй и тональные вариации. В типичной группе американцев середины двадцатого столетия вы, вероятно, обнаружили бы некоторое языковое разнообразие. Бесплатная средняя школа давала начала испанского и французского. А многие городские дети знали с пятого на десятое итальянский или идиш — в зависимости от того, из какой были семьи…
Человечки ушли, оставив нас один на один с оторопелым стражником. Кроваво-красное небо меж тем постепенно чернело. Ни звезд, ни луны — ничего. Около полуночи (по ощущению) в отдалении вспыхнули прожектора, и над стеной из тьмы высунулся серебристый нос исполинского звездолета. Далекие голоса выкрикивали приказы, горланили речевки — все это чеканно, красиво. Далекий рев больших дизелей. Через некоторое время явилась орава человечков; пятясь и выставляя перед собой копья, они выпустили нас из клетки и погнали к стене, где снова открывались ворота.
Я сказал:
— Эй, ребята! Тут сейчас колотун. — Я обхватил себя руками и выразительно задрожал. — Как насчет одеться?
Угрюмая тарабарская команда, потрясание мечами и копьями. Нас, голых, под конвоем, построенным «ежом наизнанку», в кольце ощетиненных внутрь пик, препроводили в темноту.
К звездолету с его погрузочными мощностями мы добирались около часа. Дубль-Ильва принимала происходящее в стоическом молчании, я чертыхался всякий раз, как наступал на острое или ушибал ногу о корень или камень.
В зарослях у тропы кто-то глухо рыкнул, над нами вознеслись огромные желтые глаза, горевшие не меньше чем в метре один от другого, и частокол копий дружно развернулся навстречу неведомому существу.
Оно проворно шарахнулось от маленьких воинов с их рдеющими фонарями, как шарахается от огня лесное зверье, но я успел увидеть нечто до ужаса похожее на аллозавра.
Дубль-Ильва шепнула:
— Думаю, длина волны у фонариков та же, что у светильников на корабле.