Домой, где они превратились в блеклых, бесполых Бессмертных и с перепугу навсегда зареклись от опасных затей, не страшась одного — жить вечно. Почти вечно. Кто-то умирал по ошибке, кто-то от скуки, кто-то погружался в сон, чтобы не проснуться, а двигатели Земли между тем сбавляли обороты, грозя заглохнуть, и солнце судорожно моргало, требуя дозаправки.
Пока мы снижались, пронизывая бурлящие гряды туч над мглисто-красным Титаном, меня захлестнули воспоминания о собственном, настоящем Титане: там я впервые посадил прототип «Бентодина» и… Ага. Настоящем? Если титанид не врет, передо мной не менее настоящий Титан, преображенный, с позволения сказать, Душами-с-Марса. Терраформирование? Маловероятно. И все же…
Кам-Рен Вейяд сказал:
— Когда наши агенты среди зейян донесли, будто на Венере обнаружен Челомат, удивление титанидов не знало границ. Челомат и Греза… Нас не убедили даже переданные изображения. А как вы попали сюда, мистер Зед?
Я рассказал о ничейном корабле в атмосфере Урана и о загадочной гипердвери.
— Ваше добро? Вроде лаза между Юпитером и Сатурном?
Вейяд и Аруэ обменялись долгим взглядом, и Вейяд сказал:
— Нет, не наше. Мы пытались ее украсть.
Аруэ уныло добавила:
— Успешнее, чем рассчитывали.
Мы прорвали нижний облачный слой, и внизу в ржаво-рыжем свете раскинулась поверхность Титана, панорама, от которой ёкало в груди: горы и долы, холмы и равнины, и поля, и реки, и сверкание седых морей. Ничего общего с подлинным Титаном, таким холодным, таким мертвым… но все это было и на Титане в моей памяти, на Титане, похожем на живую планету больше, чем любой другой уголок Солнечной системы, кроме самой Земли.
Я всегда мечтал успеть на своем веку повидать иные миры, хоть один настоящий; я мечтал об этом сколько себя помню, мечтал так рьяно, что только это и удерживало меня в живых много лет спустя после того, как пробил мой час навеки сойти в могилу. Я трудился во имя дня, когда мы построим корабль, способный скользнуть через межзвездную пропасть к древней, мертвой планете земного типа, к планете, которая, сказали мне астрономы, обращается вокруг альфы Центавра, к дразнящей планете, расположенной, если верить приборам, в дальней дали, близ дельты Павлина.
Пока эскадрилья летающих блюдец молниеносно снижалась к большому городу из поблескивающего мрамора, к городу шпилей, куполов и ступенчатых пирамид, очень схожих с зейянскими, но более строгого абриса, Вейяд одолевал меня расспросами, сводившимися к одному: «Как вы стали первым Челоматом?».
Я призадумался и выдал упрощенную версию о непредвиденном побочном действии препаратов от радиации, а потом рассказал, как обнаружил затерянный на Гекторе звездолет огнелисов.
— Так значит, Челоматы отправились к звездам и с позором вернулись. Кто нас уделал, огненные лисы?
— Мы очень мало знаем о закате эры Челоматов. Бессмертные не потрудились запомнить, что произошло, и, следовательно, не передали потомкам. Но огнелисы, как вы их называете, ни при чем. Насколько я понимаю, они лишь слуги более могущественных господ, а произошло всего-навсего вот что: злосчастное человечество ненароком угодило под перекрестный огонь в войне Звездузы с Вертопрядами, о ком помимо имен известно только, что сражались они долго и по неведомым причинам. Галактика принадлежит им. Возможно, и вселенная за ее пределами тоже.
Говорят, гордыня пробуждает зависть богов.
Титаниды, опережавшие противников-зейян в сфере техники не только в космосе, но и на планете, провезли нас по своему стольному граду на чем-то вроде тягача с прицепом, но таком, который бесшумно проплыл по широким проспектам мимо толп шепчущихся зевак к одному из мраморных дворцов, паря примерно в метре над мостовой.
В ответ на мой вопрос Вейяд сознался, что титаниды не вправе гордиться этими технологиями: что-то найдено, что-то похищено.
— Мне давно следовало бы догадаться, — сказал он, — что эра Челоматов начиналась похоже. Хотя я полагал, что в столь древние времена наверняка…
— И все-таки, — вмешалась Аруэ, — из истории мы знаем, что война Звездузы с Вертопрядами вспыхнула намного раньше, чем на Земле зародилась первичная слизь.
Основное внимание здешнего народца сосредоточилось для разнообразия на мне, а не на прелестях Оддни. Меньше легкомыслия? Нет, в большем почете прошлое. А что же я, Первый Челомат, Дивный Мистер Зед? Насколько я понял Вейяда и Аруэ, в Риме двадцатого века примерно так принимали бы Иисуса, воскресшего ради торжественного шествия по улицам.