— Значит?..
— М-м… вероятно, я пристрою вас туда, где вам, будем надеяться, удастся породить новую ветвь, собственную. Куда-нибудь подальше в прошлое, чтобы это не сказалось на мне.
Послышался мягкий треск, словно что-то рвалось, и в воздухе открылась дверь во мрак; оттуда пахнуло холодным ветром, смрадом мокрой растительной гнили.
— Ступайте, — Варк Фан'ши указал клешней на дыру в ткани пространства-времени, — пора.
Невидимая рука толкнула нас за дверь, пальцы инерции безжалостно увлекли за порог. Мы, дрожа, стояли в холодной сырой тьме, босиком на колкой крошке. Из пространственно-временной прорехи лился свет. Варк Фан'ши на той стороне приподнял клешню, словно прощаясь. Калдан крикнул: «Счастливо оставаться…»
Прореха срослась и исчезла. Мы остались наедине с тихими шорохами ночи.
Оддни сделала глубокий вдох и сказала:
— Пахнет отвратительно. — Ее неясный силуэт тихонько попрыгал, белея кожей в скудном свете неизвестного происхождения. — Сила тяготения — примерно один грав. Может, мы на Земле.
Я осторожно принюхался.
— Гм. Плесень и что-то… странно знакомое, будто бы… а! Побочные продукты окисления углеводородов. — Мои глаза мало-помалу привыкали к темноте, и наконец я сумел различить очертания обступавших нас деревьев; сквозь кроны сочилось свечение ночного неба, местами яркое, кое-где потусклее. Звезды. А то и луна. Такая апельсинная?.. — Идем-ка вон туда.
— Зачем?
— Что-то подсказывает мне: это светятся пары натрия. — Ее устремленные на меня глаза заблестели. — Уличные фонари.
— Кажется, вы знаете, где мы…
Я сказал:
— Айда.
Мы зашагали среди деревьев. Почва под ногами шла под уклон, уводя вниз; ночь становилась все более сырой и холодной, встречный ветер — пронизывающим. Лес внезапно кончился. Мы стояли на вершине длинного травянистого холма. Повсюду у его подножия и оторочкой на одном боку пестрели коробочки домов… домов, каких я не видел с тех пор, как на исходе третьего десятилетия двадцать первого века навсегда покинул Землю.
— Мистер Зед?
Я вздохнул. Это место. Это время. Такие четкие в фокусе памяти, такие обыкновенные и такие незабываемые.
— Вы знаете, куда мы попали?
— Да. Посреди восточного прибрежья Соединенных Штатов. Близ Вашингтона, округ Колумбия. Что касается «когда»…
Оддни оглядела окрестный пейзаж, дома, звездное небо над головой.
— Немножко похоже на воспоминания, доставшиеся мне от Ильвы.
Я сказал:
— Она родилась на полстолетия позже, чем я. Жизнь успела измениться.
За домами у подошвы холма урчал мотор, по улице медленно ехала машина, выхватывая фарами закоулки, скрытые во мраке между фонарями. Перед капотом промелькнула неясная тень; машина резко притормозила, потом умчалась.
— Эти плоские плавники сзади… пожалуй, «шевроле-бискейн» пятьдесят девятого года? Отец ездил на таком, когда я был мальчишкой.
— И?..
— Намек, в каком именно «когда» мы могли очутиться. — Будто я еще не понял! Я предложил: — Надо бы одеться. Если нас застукают в таком виде, в полиции тебя изнасилуют, а потом нас обоих передадут ВВС.
— ВВС? Зачем?..
Я негромко рассмеялся.
— Посмотри на меня, Оддни. Я похож на человека? Люди из проекта «Синяя книга» обгадятся от счастья. Идем. Машина показалась мне довольно новой. Если сейчас начало шестидесятых, в каждом дворе сушится белье. Отдельные граждане, помнится, ленились уносить его на ночь в дом… а от росы оно просто отсыревает.
Она спросила:
— Мы здесь застряли?
Я пожал плечами.
— Если я верно угадал место и время, чертова бестолочь калдан целился сварганить еще одну петлю времени. Отсюда вывод: как это делается, ему невдомек.
— И нам тоже?
Прожить в этом здесь и сейчас оказалось на удивление легко, хотя оно помнилось мне трудным и опасным, пугающим и мудреным. Законы перспективы, я полагаю. Избирательность памяти. Стоило умыкнуть с безнадзорных бельевых веревок одежду, и нам в распоряжение достался почти пустынный мир, участки неухоженной лесополосы, где ни души: до бездомных еще лет тридцать, бродяги в большинстве своем — достояние кинематографической мифологии прошлого.
Бесконечные квадратные мили тесных коробочек. Дети приговорены к заточению в так называемых школах. Домохозяйки пьют кофе и ведут усобицы. Строить глазки некому: рассыльные повывелись, молочника разорили сетевые супермаркеты, а газеты затемно разносит ребятня. Помню, уединение Марумско-Виллидж, где перемолвиться словечком не с кем, разве что с младенцами да друг с дружкой, доводило мамулю и ее приятельниц буквально до исступления.