Я обратился к Оддни.
— Ты что сделала?
— Сделала? Ничего. Посмотрела ему в глаза.
Хорошенькое «ничего»! Бедняга, наверное, сейчас грянется в обморок от жгучего стыда в сочетании с мучительным желанием. И от привычного уже страха, что каждому понятно, о чем он думает, особенно женщинам.
Оддни спросила:
— Вы знаете этих мальчиков?
Я со всем усердием постарался воскресить в памяти этот день. Слишком много их было, таких. Мы приходили сюда не реже раза в неделю, полистать комиксы и выпить у фонтанчика с газировкой по шоколадной коле. Боже ты мой, я и сейчас помню ее вкус! Ничего подобного в нашем наиновейшем мире не было.
Запомнил бы я день, когда увидел старикана с физиономией в парше, слегка похожего на Бена Гримма, человека с ну очень сильной экземой? Вероятно, нет. А как насчет потрясающей красотки, несуразно выряженной в грубые, скверно сидящие мужские шмотки?
Возможно. Но я не помнил.
— Жирдяя звать Ларри, смазливого — Нил. Противный юнец с комиксом — Алан. Двое других дразнят его Чучело-Беркучело.
Она испуганно взглянула на меня.
— Алан Берк? Но…
Снова посмотрела на троицу. Я медленно кивнул.
— Да.
— Значит, мы в вашем прошлом? Не стыкуется с тем, что говорил калдан.
Я сказал:
— Да, но к моим двенадцати годам Карибский кризис благополучно миновал. Здесь и сейчас — нет. Я, кажется, подозреваю, куда Варк Фан'ши мог нас отослать. Прорастить собственную ветвь? Сволочь!
Я повысил голос; Алан Берк опять обернулся. В его глазах пылало то, что литературные поденщики прежних дней, чьими опусами я тогда зачитывался, не сговариваясь, назвали бы «безумной догадкой». Я грубо бросил Оддни:
— Потопали. Лучше убраться отсюда, пока он не догадался, кто мы.
Снаружи с серого неба вяло сыпалась ледяная морось.
Тяжело было сообразить, что следует предпринять — что можно предпринять — в этой диковатой версии прошлого. В лесах над Марумско-Виллидж, откуда вскоре предстояло вынырнуть автостраде I-95, царило относительное безлюдье. Мне удалось стянуть большой кусок брезента, и мы соорудили маленький шатер, чтобы оставаться неподалеку от того места, где нас вытряхнуло из гипердвери.
Бессмысленно, но… что делать? Куда податься? Угнать машину? И укатить… куда, даже если допустить, что в эпоху до компьютеризации отделов дорожной полиции нас не поймают? Вся старая фантастика, все, о чем я читал и думал, все, о чем противный сопляк Алан Берк, должно быть, думал и теперь, внезапно напомнило о себе, но… без толку. Ну да, конечно — угнать машину, рвануть во Флориду, украсть деньги, вложить их в определенные акции. Кеннеди на будущий год убьют, и, пожалуй, я мог бы…
А убьют ли?
Если верить ежедневным газетам, которые я продолжал покупать, обстановка ухудшалась. Советы форсировали Дунай и взяли Вену. Кеннеди только бушевал попусту. Советы вторглись в Западную Германию и напали на Мюнхен. Опять пустые угрозы.
Солнечным воскресным утром перед Рождеством я сидел на опушке леса и смотрел с длинного, припорошенного снегом склона в сторону близкой окраины Марумско-Виллидж, зная, что в сером доме с синими ставнями Алан Берк гадает, подарят ли ему вожделенный химический набор за сто долларов.
А моя Сара? Где она сейчас? Где-то на севере, в Мичигане, и ей двенадцать. Поехать бы туда, познакомиться… Вот бы жизнь пошла, совсем новая, и для нее, и для меня!.. Вздор. Не для меня. При чем тут дряхлый челоящер?
Сара и Алан Берк? Чучело-Беркучело, не укрощенный десятилетиями горестей и невзгод? Трудно представить.
По улицам ехали машины, где-то лаяли собаки. Я понимал: нужно выбираться отсюда, пока кто-нибудь не обнаружил нас и не вызвал полицию. Снова один как перст. Снова победа или смерть. Давай, блесни! Ты всегда побеждаешь, при любых раскладах… Но Оддни не прожить и пяти лет. Как быть с этим?
Почву под моими ягодицами пронизала легчайшая дрожь.
Землетрясение? В Северной Виргинии? Маловероятно, хотя не исключено. Или большой грузовик на соседней улице? А ну-ка поглядим… Чувствуя непонятный зуд в загривке, я задрал голову и посмотрел на небо. У северного горизонта догорал странный желтый свет. Мягкая дрожь повторилась, и чуть восточнее первого зарева расцвело новое, ярче прежнего, — слепящая дуга чуть шире предыдущей.
Взвыли пожарные сирены, установленные на телеграфных столбах по всей Марумско-Виллидж.
Должно быть, в сером доме внизу родители Алана Берка оцепенело всматривались в экран старенького черно-белого телевизора «Моторола», где, если им повезло, висел значок оповещения о радиационной опасности и голос за кадром вещал: «В случае объявления в стране чрезвычайного положения…».