Вот оно как. Шептано. Мил слыхал о таком: человека поят особым зельем, а после с особыми приговорками нашептывают нужные слова. Так можно девку к немилому присушить, любящую жену от мужа увести, душевную боль излечить или честного работягу послать на дурное дело.
Он прошелся по комнате. С невеселой усмешкой предложил:
— Давай я тебе обратное нашепчу. Я умею. Вот послушай:
Снежик, Снежик, мой дружок,
отпусти роккона в небо,
осужденных — за порог…
— Не смейся, — попросил Властимир. — Мил, у меня был учитель… я любил его больше родного отца. Когда это случилось с Вернией, преступника сначала искали во дворце. Это потом уже вину начали брать горожане, а поначалу перебирали своих. Гвардейцев, слуг, камердинеров… всех. И их тогда отправляли не в темницу, а сажали прямо в клетку к роккону. Клетка разгорожена решеткой, так вот, за этой решеткой и сидел человек. Ну, чтобы роккон ненароком его не порвал бы когтями, но мог плюнуть жгучей слюной.
— Светлое Небо, зачем?!
— Отец сказал: мудрый роккон узнает, кто преступник, и накажет его. Капля слюны убьет не хуже стрелы, пущенной из арбалета. Она прожигает тело насквозь.
— И что же?
— Роккон так и не выбрал злодея. Хотя мы все у него перебывали.
— И ты?
— Я тоже. Так вот, я про учителя начал. Когда до него дошла очередь, отец уже лежал без памяти, и королевством правил я. Господин Вольфганг умолял не сажать его в клетку… валялся у меня в ногах, плакал. Любую кару готов был принять, лишь бы не в клетку. Роккона он боялся до судорог — с самого начала, едва тот у нас объявился. Не поверишь: я бы за Вольфганга жизнь отдал. Но отменить казнь… изменить ее ход не смог. Ночью у него сердце схватило, он от боли криком кричал. Я был рядом. У меня были ключи! И я не мог отпереть замки и выпустить его… и роккона. Видать, в наказание меня хромота поразила и это, — принц коснулся подрагивающего рта. — На следующий вечер я взял на себя вину Вольфганга. Это не помогло, конечно. Через два дня он умер. А казнь продолжается до сих пор. И пока она не состоялась окончательно, я не…
— Снежик, — прервал Мил, — учитель Вольфганг был голубоглазый, светловолосый, черные брови «домиком», курчавая борода. И мизинец на правой руке без первой фаланги.
— Верно, — подтвердил удивленный принц. — Откуда ты знаешь?
— Я увидел его в твоей памяти. И в памяти Вернии — тоже. Это он одурманил ее порошком из чуд-корня и надругался. И сдох от страха перед возмездием.
— Сущий вздор. Вольфганг был честнейший, тишайший… Человека порядочнее его не сыскать.
— Ты не веришь Разноглазому дознавателю?
— Но ведь роккон его не казнил.
— Мало ли, отчего не тронул. Может, как раз потому, что Вольфганг сам помирал, от сердца.
— И чуд-корень ему взять было негде, — стоял на своем принц, защищая учителя. — Да Вольфганг вообще не посмел бы подступиться к принцессе!
Мил развел руками, сдаваясь.
— Значит, чуд-корень был у Вернии. Она сама соблазнила учителя.
— Не смей оскорблять мою сестру! — Властимир хватил кулаком по столу; на нем что-то брякнуло, за дверью отозвался колокольчик.
Капитан Погребец немедленно явился на пороге:
— Увести осужденного, ваше высочество?
Принц сдернул со столика мятую салфетку. Под ней оказались ручные кандалы — тяжелее и страшнее тех, в которых Мила привели сюда. Цепь отливала синевой вороненой стали, два широких кольца были украшены гравировкой.
— Наденьте на осужденного королевские кандалы, — приказал Властимир.
Сохранив бесстрастное выражение лица, капитан ухитрился всем своим телом задать немой вопрос: «ЗАЧЕМ?!».
Принц снизошел до объяснений:
— В свое время я сам провел в них ночь. Пусть и он… тоже.
Капитан покосился на кандалы, на Мила.
— Не больно ли много чести, ваше…
— Выполнять! — рявкнул принц.
— Как будет угодно вашему…
— Молчать!
Погребец завел Милу руки за спину, замкнул кандалы.
— Ведите.
Отправились: капитан с фонарем, Мил, два гвардейца. Принц на казнь не пошел.
Спустились по винтовой лестнице, вышли во двор с белыми шарами фонарей и нацеленными на город орудиями. Обогнули здание, пересекли сад, где под ногами похрустывал песок на аллеях, а деревья раскинули над головой непроницаемо-черный полог. Свет фонаря, который нес Погребец, позволял увидеть скульптуры из белого мрамора.
Клетку с рокконом от сада отделяла каменная стена с окованной железом дверью. Капитан отворил дверь, петли взвизгнули, словно объявляя о визите. Судя по напряженной спине, Погребцу было изрядно не по себе. Роккону ничего не стоит плюнуть в любого, кто приблизится к клетке. Капля слюны прожжет тело насквозь…