Даже король, сидевший в отдалении на помосте за столом меж собравшимися со всей Европы сановными старцами, не привлекал к себе стольких взглядов. Уж такова была эта церемония — на ней Елизавета, сопровождаемая членами корпуса герольдов, непринужденно, но при этом совершенно безошибочно перемещалась от группы к группе, уделяя совершенно равные доли шарма каждой из великих держав. Ей хорошо объяснили, как надо себя вести, что делать и говорить. Впрочем, и она, и Гамильтон, и все такие, как они, прекрасно понимали и сами, чего от них требует повседневная служба. Сохранять равновесие!
«Такие, как мы. Как она и я». Абсолютно ненужная мысль. Гамильтон выбросил ее из головы.
Лишь один-единственный раз ее взгляд задержался на столике, за которым сидел майор. Улыбнувшись едва заметно, она отвернулась. Не следует делать то, чего не одобрит Уайтхолл. Гамильтон жестко приказал себе больше не пялиться на принцессу.
Якобы случайно доставшийся ему столик между чиновниками дипломатического корпуса позволял держаться особняком. Гамильтону осточертело притворяться обходительным и любезным.
— А ведь это брак по расчету, — прозвучало рядом.
Из шелковых рукавов кафтана, подобно большим распустившимся цветам, торчали расстегнутые манжеты сорочки. Галстук отсутствовал; на широкий блин воротника беспорядочно падали длинные волосы. Пальцы лорда Кэрни по обыкновению были унизаны перстнями.
Секунду-другую Гамильтон обдумывал ответ, но все же решил промолчать. Лишь встретив взгляд Кэрни, мысленно задал вопрос: «И почему бы вашей светлости не перебраться за другой столик, не поискать более интересных собеседников?».
— А вы как считаете?
Гамильтон встал, намереваясь отойти. Но Кэрни тоже поднялся, удержал его в нескольких шагах от столика, там, где их никто не мог услышать. От лорда пахло в точности как в магазине восточных сластей. Он заговорил в притворном покаянии:
— Ну да, я такой. Всегда подначиваю, провоцирую, выпытываю. И когда я появляюсь, все почему-то сразу прячет глаза.
Гамильтон, подавляя раздражение, нашел свободный столик и опять сел. Кэрни устроился рядом и указал на Елизавету и ее жениха с аккуратной бородкой, с шеренгой орденов на мундире шведской дворянской кавалерии. Жених беседовал с папским послом. Речь, без всякого сомнения, шла о скорейшем визите Лиз в Рим, там намеревались устроить знатное шоу из матча между протестантами и папистами. Если Бертил тоже притворялся обходительным и любезным, то, надо признать, принцу эта роль удавалась куда лучше, чем майору.
— А ведь я отвечаю за свои слова, черт возьми! У меня наметились интрижки с парой курочек из его свиты. Во всем, знаете ли, есть не только минусы, но и плюсы.
Кэрни поцокал языком и погрозил пальцем семенившей мимо шведской служанке. Та с улыбкой присела в книксене и поспешила дальше.
— Но что же тут поделаешь, если все наши отношения складываются только равновесия ради и под его диктовку. Ужас в том, что никто даже не пытается вообразить себе мир, устроенный иначе.
Гамильтон спросил, тщательно выбирая слова:
— И вы, ваша светлость, именно поэтому стали таким?
— А то почему же? Всё служанки, компаньонки, чьи-то младшие сестренки… Мне дозволена лишь та любовь, которая не вредит равновесию. Что будет, если вдруг я захочу вступить в длительную связь с женщиной или даже, не приведи господь, жениться? Да ничего, кроме жуткой мороки! Там, «наверху», очень глубоко и надолго задумаются, и прежде чем они дадут ответ, мне успеет надоесть моя избранница. Знакомая проблема? То-то же, любой из нас может с ней столкнуться. А пар все копится да копится, и некуда его выпустить. Эх, если бы только у нас была альтернатива!
Гамильтон скептически хмыкнул. Лишь чуть-чуть приоткрыв свои карты, лукавый собеседник мигом вернулся в привычную роль провокатора. Впрочем, вести себя иначе он не мог, и Гамильтон это прекрасно понимал. Но понимать умом — не то же самое, что принимать душой.
— Вы о чем это, ваша светлость? Не угодно ли развить мысль?
— Да я всего лишь…
И тут весь зал ахнул.
Гамильтон сорвался со стула и шагнул к Елизавете. Рука нырнула вправо, в воздух, в тот узелок пространства, где лежал наготове «уэбли-корсар» калибра ноль шестьдесят шесть, выхватила, подняла на изготовку… Но в кого стрелять?
Вот стоит и озирается ошеломленная принцесса. Вокруг нее военные в парадных мундирах, бородатые сановники.
Влево, вправо, вверх, вниз…
Гамильтон не обнаружил того, что могло ее так напугать. Ничего похожего на опасность рядом. Ничего угрожающего в отдалении.
Лиз попятилась, выставив перед собой руки. Все следили за ней, пытались понять, на кого она указывает.
Гамильтон отыскал взглядом людей из своей команды. Почти все застыли в той же позе, что и майор. В нелепой позе телохранителя, не понимающего, кого надо взять на мушку.
Вперед вышел папский посланник и громогласно заявил:
— Вон там стоял мужчина! И он исчез!
Тут воцарился сущий бедлам. Со всех сторон летели крики:
— Оружие! Оружие!
Но Гамильтон знал: нет на свете оружия, под воздействием которого человек, кем бы он ни был, исчезнет в мгновение ока.
Стайки телохранителей — кто в мундире, кто в строгом костюме — устремились к своим начальникам, взяли в кольцо. Завизжали дамы. Гамильтона не удивила такая истерия. Вроде бы все как всегда, каждый на своем месте, но при этом творится нечто непостижимое. То есть нарушено равновесие. Власть имущие этого боятся, как черт — ладана.
Какой-то баварский князек завопил, что в защите не нуждается, и ринулся в сторону принцессы. Гамильтон успел заступить дорогу и как бы случайно толкнуть плечом, отчего баварец не удержался на ногах. Сам же Гамильтон встал рядом с Елизаветой и Бертилом.
— Вон в ту дверь, — указал он. — Пошли.
Жених и невеста кивнули и зашагали с приклеенными улыбками. Лишь на миг принц задержался, чтобы оглянуться на шведских офицеров, устремившихся к нему со всех сторон, и остановить их взмахом руки.
Августейшую пару уже окружили люди Гамильтона, расчистили проход сквозь зал, помогли беспрепятственно выйти через дверь, сопроводили по коридору для слуг, а позади хлынула в помещение лейб-гвардия, отчего там прибавилось толкотни и возмущенных воплей, и майор всей душой надеялся, что не услышит вдруг выстрелов припрятанного кем-то оружия…
Не услышал. За спиной хлопнула дверь, клацнул замок. Его помощники не зря ели свой хлеб.
Порой Гамильтон слегка жалел, что не существует организации по надзору за теми, кто способен натворить бед. Но что будет, если подобная организация однажды появится? Наверняка изменится мир — а вот каким образом он изменится, этого даже лорду Кэрни с его любовью к искусственным умопостроениям не предугадать. Во всяком случае, от свободы, которой нынче пользуются Гамильтон и другие офицеры, мигом останутся рожки да ножки. А он свободой очень дорожит. Именно в ней коренится чувство долга, которое заставит майора рискнуть собственной жизнью ради будущего мужа Елизаветы, если вдруг возникнет такая необходимость.
Больше он на эту тему не рассуждал.
— Я его толком не рассмотрела, — объясняла по пути Елизавета, сдерживая голос и выбирая слова, как всегда делала на людях. — Но мне кажется, он из какой-то иностранной делегации…
— На пруссака похож, — уточнил Бертил. — Мы как раз с прусскими дипломатами разговаривали.
— И он вдруг исчез, — добавила Лиз. — Просто взял да и растворился в воздухе прямо передо мной.
— В складку ушел? — предположил Бертил.
— Это исключено, — возразила принцесса. — Ведь зал проверен и перепроверен.
Она взглянула на Гамильтона, ожидая подтверждения. Тот кивнул.
Они уже приблизились к библиотеке. Гамильтон вошел и отдал необходимые приказы насчет охраны. В центре поставили жениха с невестой, заперли дверь и связались с техслужбой.