С этими словами его светлость жестом велит начинать трансляцию. Он приглашает всех в Тональный зал — место множества величайших музыкальных свершений. Затем указывает публике на Алессу и Милли — юных влюбленных, разлучаемых превратностями жестокой судьбы.
Лишь только на Милли падает свет рампы, начинают звучать первые ноты альта, и смычок ее танцует по струнам с чем-то гораздо большим, нежели то простое умение, которым всегда отличалась ее музыка. Стоя рядом с Алессой, зная, что она наверняка видит его в последний раз, Милли погружается в исполнение так, как доселе ей даже не представлялось возможным. Она чувствует каждую ноту, с совершенством извлекаемую из струн. Ощущает, что рядом сидят ее родители. Обнимает всю аудиторию — и тех, кто находится в Тональном зале, и тех, кто смотрит трансляцию по всему миру. Воспринимает все, чем могла бы быть — и должна была быть — ее музыка.
Вступает Алесса со старой, из двадцатого века, песней о любви, которая в звучании его голоса и альта Милли обретает нечто совершенно новое и волнующее. Когда песня заканчивается, его светлость одобрительно улыбается. Алесса и Милли кланяются и начинают следующую песню, а за ней другую — и каждая прекраснее предыдущей.
Его светлость потрясен. Никогда прежде не слышал он музыки такой чистоты и чувственности. Когда же Алесса и Милли останавливаются, чтобы перевести дух, его светлость вскакивает первым и хлопает до боли в ладонях.
Он садится, и тут леди Аманза Коллинз хватает его за руку.
— Смотри, — шипит она.
Его светлость смотрит в конец Тонального зала, где сидят его бухгалтер, техники и стражники. Точнее, где они сидели. Теперь они сражаются с отрядом халявщиков, которые быстро берут верх над его людьми и связывают их. Один из халявщиков, чей глаз поблескивает генетической розоватостью недавней регенерации, показывает его светлости средний палец.
— Я же сказала тебе: это была плохая затея, — негодует леди Аманза Коллинз.
Его светлость вздыхает. Алесса и Милли собираются что-то сказать. Без всякого сомнения, первые же слова из их уст будут о вирусе. Увы, их план обречен на провал. Все, что ему требуется сделать, приказать своему аватару прервать трансляцию и вызвать дополнительные силы, до поры до времени рассредоточенные по замку. И это будет концом как для Милли, так и для Алессы. А ужасный эксперимент его жены останется всего лишь слухом.
Но когда его светлость видит обнимающихся Алессу и Милли, он вспоминает, что привлекло его в леди Аманзе Коллинз в молодые годы. Его воодушевили ее дерзкие мечты о преобразовании мира. И она переживала, когда работа всей ее жизни оказалась такой же жалкой, как и мир, что она возжелала изменить.
Прежде чем Алесса и Милли начинают говорить, его светлость жестом призывает к тишине.
— Перед всем миром, — провозглашает он, — я хочу поблагодарить вас за это прекрасное выступление. — Затем он подмигивает Алессе и Милли, задаваясь при этом вопросом, не испытывают ли его вассалы подобное головокружение всякий раз во время выступления в реальном времени. — Если я не ошибаюсь, вам необходимо кое-что сообщить нам?
Леди Аманза Коллинз обзывает его идиотом, но его аватар вырезает эти слова из трансляции, вызывая улыбки на лицах Алессы и Милли. И когда его светлость вновь усаживается на кажущийся золотым трон, Алесса и Милли рассказывают всему миру о вирусе, а затем вновь продолжают выступление — только друг для друга.
По окончании выступления Алесса и Милли целуются, публика вскакивает и награждает их бурными овациями. Даже его светлость аплодирует. Выступление было ошеломительным. Лучшим.
— И что теперь? — спрашивает Милли его светлость, прекрасно осознавая, что ее слова передаются на весь мир.
— Живите своей жизнью, — отвечает его светлость. — И возможно, ваше открытие что-то да изменит.
Леди Аманза Коллинз хмурится, но толпа вассалов и халявщиков вокруг Милли и Алессы смеется и аплодирует паре, выводя их в жаркую и влажную лос-анджелесскую ночь.
Когда толпа покидает зал, леди сообщает его светлости, что он выставил себя на посмешище. Что ему надо защищаться. Что ему следовало брать пример с Милли и Алессы.
— Возможно, я так и поступил, — отвечает он. — Возможно, именно это и необходимо миру.
Леди Аманза Коллинз разражается проклятьями столь громогласно, что ее бесстрастное лицо вдруг приходит в движение и увядает в морщинах старости и гнева. Она убегает бушевать в свои покои, а его светлость развязывает стражников и бухгалтера.