— Григорьич…
Но Григорьич уже отключился.
Земляную дамбу разъездили вдрызг еще осенью. Перебираться по ней на ту сторону ложбины шофер автобуса, разумеется, не рискнул, поэтому последний километр Мурыгин одолевал пешком. Дорога за дамбой пошла плотная: сверху — подсохшая, чуть глубже — подмерзшая. Мертвый, свалявшийся бурьян по обе стороны то ложился ниц, то вставал торчмя. Виднелись шершавые проплешины снега. Жухлая трава была как молью побита.
Оба чемодана Мурыгин оставил на квартире когда-то лучшего, а ныне запойного друга и шел налегке, с сумочкой через плечо.
Вскоре дорога обогнула черно-серую дубраву, показался поселок. Первое строение, вдохновенно и неумело сложенное из силикатного кирпича, напоминало замок в романском стиле — с круглой башней, стрельчатым входом и флюгером. Уникальный памятник дачной архитектуры. Но экскурсантам его лучше не показывать: все линии слегка гуляют, так что уже через пару минут начинаешь чувствовать головокружение и утрату равновесия. Проверено.
Когда-то зданьице это было самым большим в поселке. Нынче — так, сарайчик. Особенно на фоне двух краснокирпичных особняков, возведенных прошлым летом…
Мурыгин остановился. Лишь теперь он сообразил, чего не хватает в пейзаже. Особняков. Впору было протереть глаза.
Тряхнул головой, недоверчиво уставился в зябкую мартовскую синеву над расхлябанным ржавым флюгером.
Снесли? Кто ж это такой храбрый выискался, чтобы напустить на буржуинов экскаватор? Стало быть, выискался… Минутку, минутку! Да уж не потому ли звонил Тарах? Может, весь дачный поселок взяли вдруг и признали незаконным? Может, там уже до мурыгинского участка добираются?
И Сергей Арсентьевич, напрочь позабыв, что давно уже не является владельцем, устремился выручать бывшую свою недвижимость.
То, что открылось глазам, стоило Мурыгину миновать первые делянки, повергло его в состояние столбняка. Поселка не было. До самой осиновой рощи раскинулась равнина, беспорядочно усаженная плодовыми деревьями. Ни домов, ни заборов. Присыпанная синеватым шлаком дорога пропала, слилась с землей.
Три крайних дома, затем овражек, а дальше — пусто.
Неужто и впрямь снесли?!
Да нет, тогда бы кругом были следы траков, груды развалин, сломанные деревья…
Нетвердо ступая, Мурыгин приблизился к тому месту, где еще осенью вздымалась трехэтажная твердыня особняка. Ну хотя бы фундамент должен был остаться? Хотя бы яма от фундамента! Опасливо потрогал подошвой плотный грунт. Целина. Крепкая корка, ни разу не тронутая ни киркой, ни лопатой.
Потом вернулся слух. Оказывается, на пустыре Мурыгин был не один. Шагах в двадцати от него посреди бывшей дороги серебрился джип, чудом, видать, одолевший дамбу, а возле джипа громко выясняли отношения Тимофей Григорьевич Тарах и плотный очкарик в замшевой куртейке — владелец исчезнувших хором.
— Я — лжу?! — заходился Тарах.
— Да, вы лгете! — визгливо летело в ответ.
Мурыгин обошел их сторонкой и двинулся к своему участку. Брел и озирался. Можно было без труда угадать, где раньше располагались строения, — по отсутствию сорняков и палой листвы. То и дело мерещились на припеке прозрачные зеленые пятна — там, не иначе, уже норовила проклюнуться первая травка.
Под корявой шипастой абрикосиной дородный и седовласый дачник, известный Мурыгину не столько именем-отчеством, столько званием (полковник в отставке), ошалело допрашивал сторожа.
— Так… И что?
— Я давай председателю звонить, Тимофей Григорьичу… А он грит: ты чо, пьяный? Как так дома рассыпаются?.. Я грю: так рассыпаются… В труху, прикинь…
— А где труха?
Оба взглянули на ближайшую пролысину.
— Нету, — виновато сказал сторож.
Отставник посмотрел на подошедшего Мурыгина, и внезапно полковничьи глаза стали безумны. Мурыгин не понял, попятился. Сзади послышались крики, скрежет, удар. Слепо уставясь поверх плеча Сергея Арсентьевича, седовласый протянул руку и, отстранив помеху с дороги, устремился к Месту нового происшествия.
Мурыгин обернулся. Вдали, рядом с овражком, метались и жестикулировали две фигурки: одна — в пальто и шляпе, другая — в замшевой куртке. А из овражка торчала углом серебристая корма опрокинутого джипа.
— Ну и чего ты дергаешься? — со скукой осведомился Костик Стоеростин, бывший лучший, а ныне запойный друг. — Дача-то уже все равно не твоя…