Он улыбнулся. Печально, как мне показалось.
— Когда-то были. Я твой сын.
Она с минуту молчала, мучительно пытаясь вспомнить.
— Кажется, у меня когда-то был мальчик, только я забыла его имя.
— Меня зовут Филип.
— Филип… Филип… — повторила она несколько раз, потом решительно покачала головой. — Нет, мне кажется, его звали Джордан.
— Джордан — это твой муж. А я твой сын.
— Ну да, когда-то у меня был мальчик…
С минуту на лице Джулии ничего не отражалось. Потом она спросила:
— Значит, сегодня Хэллоуин?
— Нет, — мягко сказал он. — Тебе нужно поспать. Мы поговорим утром.
— Хорошо, — согласилась она. — А мы знакомы?
— Я твой сын.
— Когда-то давно у меня, кажется, был сын, но… — Она помолчала. — Как дела?
Я видел, как по его серебристой щеке поползла прозрачная слеза. Он осторожно опустил ее руку поверх одеяла и отступил назад. Я включил визор, нашел круглосуточный канал, отрегулировал звук и, оставив Джулию бессмысленно таращиться на экран, вышел за Филипом в коридор и запер дверь.
Мы прошли в захламленную кухню с древней бытовой техникой и тремя треснувшими плитками на полу (в свое время каждый из нас кокнул по одной). Мне здесь было удобно и уютно, но, увидев, как Филип смотрит на обугленный край кухонного стола, который он нечаянно поджег еще ребенком, я на мгновение почувствовал себя неловко за то, что так и не удосужился его отремонтировать.
— Ты должен был мне сообщить, — сказал он, когда немного успокоился.
— А ты не должен был ни уезжать, ни становиться тем, чем ты стал.
— Но, черт подери, она же моя мать! — Его трели стали громче и резче, из чего я заключил, что он чуть ли не вопит.
— Ты все равно не сумел бы помочь.
Я приказал холодильнику открыться и достал пиво.
— Выпьешь, перед тем как вернуться в то проклятое место, откуда ты прибыл? — Подумав, что сказал, я нахмурился: — Или ты не пьешь человеческие напитки?
Не ответив, он молча подошел и взял пиво. Таким ртом вряд ли можно пить из банки, поэтому я ждал, что он попросит стакан или миску. Филип видел, что я за ним слежу, но его это, похоже, ничуть не трогало. Не воспользовавшись ничем — ни соломинкой, ни даже языком, — он просто стал выдвигать свой рот-трубочку, и когда хоботок вытянулся на несколько дюймов, просунул его в отверстие банки. Через пару секунд он сглотнул, и я понял, что пиво каким-то образом все-таки попало по назначению.
Поставив банку, он увидел старый вымпел, который я повесил на стену, когда сын был еще мальчишкой.
— Ты по-прежнему болеешь за «Питонов»?
— Несмотря ни на что.
— Как у них успехи?
Когда-то это его действительно интересовало, но давно, много лет назад.
— Они уже бог знает сколько времени не могут найти нормального куортербека, — ответил я.
— А ты все равно за них болеешь.
— Нельзя бросать свою команду только потому, что у нее наступили трудные времена.
— Ни команду, ни родителей.
Я не нашелся, что сказать, а через минуту он произнес:
— Насколько я знаю, есть неплохие лекарства, которые помогают от болезни Альцгеймера. Полагаю, ты их уже пробовал?
— Существует много разновидностей старческого слабоумия. Их обычно называют болезнью Альцгеймера, но это неправильно. В мамином случае способ лечения пока не найден.
— На других мирах тоже есть специалисты. Возможно, кто-то из них сумел бы…
— Эх ты, покоритель Вселенной! — сказал я с горечью. — Где ты был, когда ее еще можно было вылечить?
Он уставился на меня, а я на него, твердо решив не отводить взгляда первым.
— Почему ты так злишься? Я знаю, что когда-то ты меня любил, да и я не сделал тебе ничего плохого. Я не попросил у тебя ни пенни, с тех пор как окончил университет, и ни разу…
— Ты отрекся от нас, — ответил я. — Отрекся от матери, от меня, бросил свою планету. Ты даже отказался от своего биологического вида. Несчастная женщина там, в комнате, не может вспомнить имени сына, но прекрасно знает, что люди могут выглядеть, как ты, только в канун Дня всех святых.
— Но, черт возьми, это моя работа!
— Да на Земле тысячи экзобиологов! — выкрикнул я. — Но только один, насколько мне известно, согласился стать чудовищем с серебристой кожей и красными глазами.
— Меня выбрали из десятков тысяч других мужчин и женщин. Это уникальная возможность, и я ею воспользовался. — Даже эти странные трели не смогли скрыть обиду, звеневшую в его голосе. — Другие отцы на твоем месте гордились бы своим сыном.
С минуту я внимательно смотрел на него, пораженный тем, что он так ничего и не понял.