— Я понимаю, — говорю я, тщательно отмеряя в словах сарказм. — Вам необходимы средства, чтобы удержать ваш дешевый аттракцион по образцу Талибана от падения.
Ему требуется видимое усилие, чтобы не ответить на мое оскорбление.
— Называйте, как хотите, — произносит он наконец. — Я получаю, что мне нужно, вы получаете людей. Если я не получаю, чего хочу, — они покойники.
Я даю угрозе повисеть миг-другой, а затем начинаю усиливать нажим:
— Вы не сделаете этого. Прекратите нести чушь.
Глаза его вспыхивают.
— Сделаю!
Я качаю головой.
— Нет, ладно еще казнить того, кто пугает вас или не соглашается с вами, но подобную позу приберегите для своей игрушечной армии. Я не куплюсь на это.
— Не вынуждайте меня! Я предупреждаю!
— Так я и поверил! Я не из тех легковерных болванов, которыми ты себя окружил. Так что вытряхни дерьмо изо рта, старая ты баба, и говори как есть.
Вольф вскакивает на ноги, губы его оттопыриваются в рычании.
— Я убью их лично! Я предупреждаю!
Я смеюсь ему в лицо.
— Не надо ля-ля, старое кастрированное трепло!
Вольфа буквально трясет от ярости. Его телохранители неуверенно дергаются. Никогда прежде у них на глазах с их хозяином не обращались подобным образом, и теперь они понятия не имеют, как поступить. Хлоя таращится на меня, не понимая, зачем я дразню чудовище. В углу Бадди тихонечко скулит от страха.
Виола Спунер на миг встречается со мной взглядом. В ее глазах глубокий ужас, но также и понимание той игры, которую я веду, и своей роли в ней.
Эта храбрая женщина поворачивается к Вольфу и делает шаг к нему.
У него вздымается загривок, он предостерегающе рычит.
Она поднимает руку. Направляет на него палец.
Рык Вольфа становится все более угрожающим, он сжимается перед прыжком. Его охранники обнажают зубы.
— Нет! — кричит она решительно, а затем произносит слова, которые я и ожидал: — Плохая собака!
Вольф валится, как подстреленный, грохается о пол и съеживается. Охранники позади него скулят и опускают головы.
— Плохая, плохая собака! — шипит на него Виола Спунер, и бич ее недовольства сдерживает Вольфа и охранников, пока Хлоя, Бадди и я окружаем их, чтобы лишить возможности причинить вред. Один охранник пытается сопротивляться и с оскалом двигается на Виолу Спунер, но Бадди обрушивается на него, словно концертный рояль на спичечный табурет — старый защитник людей не дрогнул в своей преданности.
Мы добиваемся лучшего разрешения проблемы Вольфа и его узников, чем я мог даже надеяться, однако лично для меня гораздо более худшего.
Мой торг трансформировался в переворот. Теперь я вожак Плохих Земель. Не та должность, которой я страстно добивался. Однако уже весьма скоро вновь обретенной власти находится применение.
Хлоя посажена в машину, ее везут назад к самолету. И мне оказалось гораздо труднее убедить ее следовать этому приказу, нежели дать понять служившим Вольфу милиционерам, что их новым вожаком отныне являюсь я. Ей не хотелось оставлять меня на этой древней военной базе.
Да мне и самому не хотелось.
Мой человек, которого в бытность свою собакой я любил за всеми пределами разумности, умел многое. Он был воином, высокопоставленным офицером и последние годы своей жизни посвятил размышлениям и сочинениям о том, как сделать войну ненужной. Он был ученым, и его мнение ценилось во властных кругах.
Он был патриотом.
Я — это все, что осталось от него, и все, чем он был. Он не оставляет мне другого выбора, кроме как исполнять то, что я считаю своим долгом.
Проследив за отъездом Хлои и объявив отбой по всей организации, некогда подчинявшейся Вольфу, я медленно разворачиваюсь и иду внутрь — поговорить с Виолой Спунер.
Она пристально смотрит на меня, обиженная и озадаченная.
— Итак, вы нас не отпускаете, — говорит она полным отчаяния голосом.
— Нет, боюсь, что нет. Мне очень жаль.
— Но почему?
Я вздыхаю, уставший от всего пережитого. Как жаль, что нет никакой возможности избежать того, что сделать необходимо.
— Вам придется остаться здесь, потому что вы боги прошлого.
Она хмурится и качает головой.
— Я не понимаю.
— Я знаю. Хотел бы и я не понимать. — Как же ей объяснить? — Посмотрите, что вам удалось сделать с Вольфом. Он вас боялся, и не без причины. Вы уничтожили его всего лишь несколькими словами. Может, сейчас наш вид свободен и доминирует, но где-то внутри нас все еще остается любовь и покорность — поклонение! — которыми мы жили до Перемены.