Наконец обе вскарабкались в кабину, да так проворно, словно всю жизнь ничем другим не занимались. Арабелла и Эндрю подвинулись, освобождая для новых пассажиров место, и кабина плавно отошла от здания.
Женщина обернулась, как будто что-то хотела сказать вагоновожатому, и тут ей на глаза попалось ведро с голубиными яйцами. Она сразу же насупилась, отодвинулась, будто усевшись на что-то по неосторожности. Затем поставила свою сумку на ведро и оправила платье.
Девочка ахнула и потянулась к сумке, но было уже поздно. Кабина дернулась, съезжая на поворотный рельс. Сумка упала в ведро.
Женщина вынула ее, с уголка стекал желток. Она в страхе посмотрела на вагоновожатого. Тот смолчал — то ли был слишком занят своей работой, то ли смирился со случившимся.
— Какая же я растяпа, — сказала женщина. — Не заметила, что тут яйца. А ну, глянь, целы ли стеклышки, — обратилась она к дочери.
Арабелле подумалось, что девочка никогда еще не видела свою мать такой растерянной. И этот образ непременно запомнится, засядет где-то на задворках детского сознания: крупным планом ботинок, рука на кромке окна, смутно — голова, в фокусе — видавшая виды черная сумка с яичным блеском на уголке. Щелкнув застежками, девочка раскрыла сумку и достала латунную шахтерскую лампу с большими круглыми стеклами. Повертела ее, снова посмотрела на мать. Та сидела полусмежив веки, словно решила урвать немного сна по примеру соседей.
— Простите, пожалуйста, — обратился Эндрю, — можно узнать, где вы приобрели этот фонарь?
Арабеллу подмывало заглянуть в ведро, выяснить, уцелело ли хоть одно яйцо. Но нельзя сделать это незаметно.
— На лестницах… — Девочка осеклась и оглянулась на мать; та кивнула, открыв глаза. — На лестницах почти всегда темно. Лампы-то есть, но они или побитые, или никто не платит за свет. Мы между собой не раз на это жаловались, а он слышал. — Девочка ткнула большим пальцем в сторону вагоновожатого, тот подтвердил ее слова скромным шевелением ботинка. — И однажды нашел для нас где-то в горах, в копях, шахтерские лампы. Крепкие, хоть камнями в них кидай. И даже под водой светятся! Только нагар вовремя счищать нужно.
— Они от химической реакции работают, — пояснила женщина. — И топлива мало расходуют, у нас всегда при себе запасец.
— И в холода согревают, — добавила дочь. — Я свою лампочку просто обожаю!
Она оглянулась на вагоновожатого — слышит ли?
— Да обожай на здоровье, — сказала мама, — мы уже выходим.
Эта станция располагалась на складском здании. Во все стороны разбегалась асфальтированная кровля, напоминавшая высокогорную пустыню. Рядком стояли три шезлонга, ветер трепал их завязки. Немолодая парочка пробудилась и выбралась из кабины, а за ними мать с дочкой. Остались только Арабелла и Эндрю, и куда теперь ехать, они не знали.
— Глупо, — сказала Арабелла. — Зачем папе шахтерская карбидная лампа?
Но упрямец Эндрю обернулся к вагоновожатому:
— А там, случайно, не осталось еще таких ламп?
— Съездим и посмотрим, — ответил парень. — Не отставайте.
Вагоновожатый провел их по крыше к другой линии, уходящей в сторону от главной. Там висела кабинка — совсем крошечная, даже без стекол. Но она на удивление резво побежала в направлении холмов. У подножия гряды стояли дома покрупнее, затем мелкие, а дальше — голая земля.
Местами подъем был почти вертикальным, и пройти этим маршрутом могла лишь самая легкая кабинка.
Арабелла смотрела на гряду, которая теперь казалась не внушительной преградой, а пустяковой складочкой местности. Вдали медленно полз поезд, который только что выехал с Северного вокзала.
Рядом высунулся в окно Эндрю.
— Ты на нем еще не ездила? Взгляни-ка на локомотив. Четыре пары сцепных колес, они дают силу тяги. У такого колесика диаметр шесть футов, представляешь! И уже завтра он тебя повезет. Там, я слышал, вечером пассажиров кормят, причем очень вкусно. Льняные скатерти…
Пыхтения тяжелого локомотива отсюда не было слышно, но, судя по туче черного дыма, он выбивался из сил, таща за собой по склону вереницу красно-белых вагонов. Среди мелких зеленых складок обломком карандашного грифеля мелькал цилиндр паровозного котла.