Сперва Гиббон решил, что болторез зацепился, и попытался выдернуть. Потом заметил мою тряпицу. А чтобы до узла добраться, надо руку в решетку просунуть — вот тут-то я его и хватил по пальцам заостренной зубной щеткой. В Карцере развлечений нет, и я, пока там томился, освоил пару-тройку тюремных премудростей. Он сначала ругался последними словами, потом клялся не трогать станцию, а после убеждал, что Дульчи меня любит.
Ни единому слову я не поверил и к узлу Гиббона не подпустил. Сунется — а я заточкой! Долго это не могло продолжаться, время играло против него, в любой момент могла появиться охрана. Наконец, он решил рискнуть и бросился к станции. Он же не дурак, чтобы с одним-единственным инструментом пойти на такое дело. А Дульчи, наверное, все кружилась по залу: у такой девушки бальная карта всегда заполнена от и до, и отказывать всем подряд — значит давать пищу для подозрений.
Я же, не теряя ни секунды, распустил узел и затащил железяку в камеру. Кусать прутья мне было сподручнее, чем Гиббону — ему ведь приходилось балансировать на узком козырьке. Так что в общем-то он сдержал данное Дульчи обещание и помог мне освободиться. — Пардо посмотрел вверх. — А теперь, господин Эндрю, левый рычаг переведите вот сюда. Сегодня у вас первый рейс, а я ваш мастер-наставник.
Арабелла попыталась определить, куда движется кабинка.
— Мы так доберемся до дома?
— В конце концов доберетесь, — ответил Пардо. — Но сначала получите лампу. Вы разве не за ней отправились?
— За ней! — обрадовалась Арабелла. — А какая она?
— Не разочаруетесь, обещаю.
Арабеллу грызла совесть: расплата за приключения ляжет на плечи брата. Ей уезжать завтра, а он останется.
— А потом вы пролезли через дыру и оглушили его, — сказал Эндрю, когда кабина перебралась на новую линию. — Как на рисунке.
— Верно. Ух, как я был разъярен! Проще было бы сесть на его велосипед и укатить подальше от греха. Но ведь Гиббон унизил меня и обманул Дульчи, да к тому же он стремился разрушить все, что я создавал. Он заметил мое приближение и успел изготовиться к драке. И мы сражались на станции, рискуя сорваться и расшибиться в лепешку. На моей стороне было преимущество в оружии, но и противник мне достался не из слабаков. В конце концов я его измотал и уже был готов свалить… На я упустил тот факт, что мы деремся на виду у всего бала, а там что ни официант, то канатчик. Побросав подносы и скатерти, «паукообразные обезьяны» хлынули на выручку предводителю. А за ними устремились все остальные.
Ох, и зрелище же было, скажу я вам! Настоящая катастрофа! Обслуживать тот бал явились чуть ли не все городские канатчики, и никто не захотел пропустить потеху. Все сбежались: «Бальный зал» — «Место аутодафе», «Майдан-магистраль», даже «Тарпейская скала» — «Гора Тайгет» — «Геенна», линия, по которой живые не ездят, только пепел и кости. То был последний парад независимых маршрутов. Станция обвалилась, а вместе с ней и все предприятие Ханна, у него отняли бизнес. — Пардо откинулся на сиденье. — Ну, молодой человек, вот мы и приехали. Сцепку долой, и накатом — до стопора.
Эндрю выполнил распоряжение, на сей раз все прошло как по маслу. Они проехали через несколько ворот и очутились на большом огороженном участке, среди висящих кабин, мотков троса и котлов от паровых двигателей. Это, должно быть, центральный склад канатной дороги, здесь собираются все оставшиеся кабины, и по всей вероятности, они будут уничтожены. Внизу с прохладцей работало несколько человек, они растаскивали части кабин и укладывали в штабеля.
По лестнице Пардо провел двойняшек в башенку над депо. Крыша, которую венчала башенка, была сплошь устлана знакомой на вид тканью — уж не с рынка ли воздухоплавания? Там тоже суетились рабочие, они эту материю зачем-то расправляли.
Арабелла, пожалуй, ожидала увидеть что-то странное, может быть, даже с роскошными драпировками и произведениями искусства, а вместо этого очутилась в сугубо функциональном помещении, вроде корабельной каюты. Койка Пардо была аккуратно застелена, на одеяле ни морщинки. На кухонном столе возле крана — эмалированная кофейная кружка со сколами и тарелка. Похоже, он из тех людей, что легко проживут на рыбных консервах и сухарях, а если повезет скоротать ночь над стаканом красного вина, то это уже считается праздником. Мечты о шикарной жизни, ради которой можно и карьерой рискнуть, должно быть, давно выветрились у Пардо из головы.