— Ты говоришь по-французски. Ты из Луизианы?
— Я не говорю по-французски, — ответила она.
— Что?
— По-французски говорит Джулия.
— Не понимаю.
— Джулия говорит по-французски. А я не умею.
— Но ты же только что разговаривала со мной.
— Не я. Джулия.
Я кивнул и посмотрел на нее внимательнее.
— Ясно. Ты — Джулиана. И ты не знаешь французский.
— Точно.
— Ты из Луизианы?
— Ага.
— А могу я, если захочу, побеседовать с Джулией?
Она пожала плечами.
— Конечно, но она почти не знает английского. А Джуни немного тормозит, так что вам лучше говорить со мной.
— Джуни?
— Она немножко знает французский, но не особенно умная. Зато умеет рисовать. И играть на пианино.
— Джуни, Джулиана и Джулия, — осторожно произнес я. — Итак, Джулиана…
— Да?
— Джуни и Джулия всегда… жили с тобой?
— Конечно.
За дверью послышался шорох. Там стоял Ричард Стивенс, главный врач нашей больницы. Он подслушивал разговор.
— Прошу прощения, Джулиана, — сказал я и вышел в коридор, закрыв за собой дверь.
По выходным Стивенс обычно играл в теннис, а по рабочим дням изучал список больничных расходов и прилагал все усилия, чтобы не дать этому списку вырасти.
— Ну, как там? — спросил он, указывая на дверное стекло. Когда-то он изучал неврологию, поэтому почитал себя сведущим и в психиатрии.
— Пока не уверен, — ответил я. — Какая-то странная травма.
Стивенс кивнул.
— У нас ведь не психиатрическая больница. Выпишите ее как можно скорее. В идеале — сегодня, если получится.
Я открыл рот, собираясь протестовать, но Стивенс меня опередил:
— Нужна ваша помощь с тем шизофреником.
Я кивнул, бросил последний взгляд на Джулию и направился в свое отделение.
— Господи, Карен, ну и денек, — сказал я в тот вечер жене.
— Едва ли хуже, чем мой, — ответила она.
Я выложил на стол коробки с китайской едой.
По правде говоря, нам стоило бы следить за своим весом, а не лопать роллы с омлетом и свинину в сметанном соусе, но мы и помыслить не могли о готовке, после того как тратили целый час на дорогу до дома. Карен уже переоделась в спортивный костюм, который носила дома, и заколола свои светлые волосы. Я снял галстук и бросил его на табурет.
Она протянула мне две вилки.
— Тарелки, — напомнил я.
Ненавижу есть из коробок. Она пожала плечами, и я стал накрывать на стол.
Когда мы сели и положили на колени салфетки, она взяла пульт дистанционного управления, всегда лежавший где-нибудь неподалеку, и включила телевизор, таращившийся на нас из угла.
Звук с грохотом ворвался в кухню. Такую, казалось бы, уютную: шкафчики из вишни, белые стены, гранитная поверхность, сияющая в свете ламп. Но мне все это не очень-то нравилось. Стоило слегка звякнуть вилкой, и эхо тут же разносилось по всей комнате.
— Дорогая, а если не включать эту штуку?
— Хорошо, — она нахмурилась и выключила телевизор. — Ты расстроен?
— Из-за работы… Ну, знаешь…
— Что-то случилось?
— Один шизофреник угрожал медсестре, поранил доктора и носился с воплями по всему отделению.
— Ужасно. Но теперь-то все в порядке?
— Да, спасибо.
Она откусила кусочек ролла.
— На самом деле меня беспокоит не это. Сегодня привезли девочку, и я даже не успел ее осмотреть. Стивенс тут же начал выпихивать ее за дверь.
Ролл замер на полпути к ее рту.
— Я знаю, ты переживаешь за детей, но… ведь это не твоя вина.
Я пожал плечами.
— Эта девочка… особенная. Странный случай. Загадка. Она говорит разными голосами.
— Ты о чем?
— Как будто… в ней сидят несколько человек. То, что мы называем «диссоциативное расстройство личности».
— Действительно странно. Но такое ведь случается, правда?
— Очень редко. До такой степени, что я даже не верил в существование этой болезни. Придется, пожалуй, поверить. Некоторые люди, ставшие жертвой насилия, могут отгораживаться от реальности, считая себя множеством разных личностей. Так они убегают от действительности.
— А она похожа на жертву?
— В том-то и дело. Совсем нет.
Карен покачала головой. Я продолжил есть, а она снова включила телевизор.
— Я сделаю тише, — пообещала она. — Просто хочу посмотреть новости.
На следующее утро я первым делом отправился к девочке. Она молча сидела на кровати, упираясь спиной в стену. На щеках остались влажные дорожки от слез, глаза опухли. Кажется, она наконец осознала произошедшее.