— Ты — левша? — спросил я сейчас.
Она кивнула.
— Но пишешь правой рукой?
— Не-а, — она нанесла на бумагу несколько быстрых штрихов. — Так пишут Джулия и Джулиана. Я — нет.
Девочка отложила карандаш и подняла голову. Теперь она говорила быстрее, с более четкими интонациями:
— Можно мне завтра домой, доктор Даг?
Я заколебался. Эта внезапная смена тона показалась мне жутковатой. Изменилось и выражение лица — расслабленное всего секунду назад, теперь оно сделалось внимательным, напряженным.
— Джулиана? — спросил я.
— Да.
Мне оставалось только вздохнуть.
— Возможно. Завтра будет виднее.
— Мне надо в школу, — заметила она. — И Джулии тоже.
— А Джуни?
— Она обычно пропускает все мимо ушей. Слушает только на уроках музыки.
— Понятно, — я встал. — Что ж, не засиживайся допоздна. Увидимся утром, хорошо?
— Ладно.
Когда я открыл дверь, за спиной послышался стук по доске. Я обернулся. Неуклюже орудуя загипсованной рукой, девочка сдвинула черную фигуру. Наступила пауза. Затем той же рукой она передвинула красную, после чего откинулась на кровати, и лицо ее вновь приняло расслабленное выражение. Будто став другим человеком, она взяла карандаш левой рукой и продолжила рисовать.
Я вышел в коридор и наткнулся на Стивенса, изучавшего Джулию через стекло.
Он коротко кивнул в знак приветствия.
— Диковинный случай. Очаровательный. Я понимаю, почему вы медлите. Уверен, тут пахнет диссертацией. Но обойтись, думаю, можно и стандартными препаратами. Торазин убьет все эти лишние голоса. Выпишите ее завтра утром.
Вернувшись в свой жалкий пригородный дом, я обнаружил жену за телевизором на кухне. Сегодня она заказала пиццу — треть дожидалась меня в размокшей картонной коробке.
Мы обменялись приветствиями, после чего я направился к шкафу, собираясь по крайней мере поесть из тарелки.
— Ужасный день на работе, — заметил я.
Она кивнула.
— Сочувствую, дорогой. В последнее время ты говоришь это ежедневно, — сказав это, она вновь повернулась к экрану.
— Как-то мы уже особо и не разговариваем, правда?
Она нахмурилась.
— Разговариваем.
— Нет. Каждый вечер ты смотришь телевизор за ужином. Мы всегда покупаем готовую пищу.
— Ты хочешь заставить меня готовить? — она напряглась, предчувствуя приближение ссоры.
— Нет-нет. Я только хочу сказать, что у нас же есть время.
— Время?
— Ну да. Раз мы не тратим его на готовку, у нас есть время поговорить.
Она выключила телевизор.
— Хорошо. Говори.
Пиццу мы доели в угрюмом молчании.
На следующее утро, приехав в больницу, я увидел Кристин Лувье, уже поджидавшую меня на входе. Рядом с ней сидел грузный мужчина в костюме, державший в руках портфель. Увидев меня, Кристин бросилась наперерез.
— Я привела своего адвоката. Советую пригласить вашего.
— Не нужно, — ответил я.
Они последовали за мной в кабинет.
— Я хотел бы поговорить с мисс Лувье с глазу на глаз. Всего пару минут, — предложил я.
— Абсолютно исключено, — отверг адвокат. Он покачал головой и погладил свой гигантский живот, который, заметил я с горечью, по размерам не уступал моему.
Я посмотрел на Кристин. Ее взгляд метался по комнате, выдавая напряженную работу мысли. Затем она посмотрела мне в глаза.
— Одна минута, — согласилась она.
— Настоятельно не рекомендую, — запротестовал адвокат.
— Одна минута.
Адвокат вздохнул и вышел в коридор. Кристин закрыла дверь и повернулась ко мне.
— Итак?
Я сел.
— Я хочу, чтобы вы пообещали, дали мне слово, что вы позовете меня, если заметите какие-нибудь аномалии в развитии Джулии.
Она сдвинула брови и медленно опустилась на стул.
— Вы передумали?
Этой ночью, когда я лежал в постели и не мог уснуть, в моей голове эхом отдавались слова Стивенса: «Торазин убьет все эти лишние голоса». Это привело меня в ужас, как будто он говорил об убийстве двух… личностей. И тогда, неожиданно для себя, я осознал, что уже верю в рассказ Кристин.
Я постыдился повторять слова главврача, поэтому просто пожал плечами.
— Вы обещаете?
— Зачем вам это?
— Природа не так проста, как вы думаете. Чисто адаптивные мутации исключительно редки. Ваш страх перед недельной популярностью и дурной славой не должен лишать девочку будущего.