— Ну, хорошо, — сказал калиф. — Пора браться за работу. Я хочу знать, как Лоутон сумел обмануть гомункулусов, стерегущих Хранилище записей. Они ведь для того и поставлены, чтобы защищать нас от таких вот вторжений. Ты… Тейп… так тебя зовут? Забирай этих гомункулусов в мастерскую и приступай к их исследованию. И, думаю, нам следует самим прикупить себе японских гомункулусов и посмотреть, на что похожи их машины.
— Слушаюсь, Ваше Величество, — ответила Тейп. Она поднялась, поклонилась калифу и поспешила на выход.
Снаружи ее дожидался Ибн Сулейман.
— Что случилось? — спросил он. — Меня не пустили внутрь, а ты был там так долго…
Тейп рассказала ему про украденные Лоутоном бумаги и про все остальное, тараторя при этом так быстро, что ему приходилось ее прерывать и просить повторить сказанное.
— Он вызвал кого-то по переговорной трубе — Лоутон, то есть, ну, я так думаю, чтобы договориться о месте, где он мог бы передать украденные документы…
Но Ибн Сулейман ее уже не слушал.
— Ты сказал, что он украл планы создания оружия? — тревожно спросил он. — И передал испанцам?
Тейп кивнула.
— Они хотят покорить нас уже долгое-долгое время, — задумчиво продолжил Ибн Сулейман. — Почти девять веков, с того самого времени, когда мы сюда пришли.
Он покачал головой.
— Боюсь, будет война. И на этот раз, обладая такими деньгами и таким оружием, они могут победить. Они будут покупать наемников с той же легкостью, с какой скупают знания. А если на их стороне выступит еще и Япония…
— И что тогда?
— Не знаю. Мы слышали рассказы очевидцев, которым удалось сбежать из Лиона, что там пытают людей или жгут их на кострах, если те не принимают христианства.
— Да. Ну, станете вы христианами. Какая разница?
Ибн Сулейман посмотрел на нее, и Тейп впервые поняла, что тот действительно напуган. Она никогда не видела, чтобы он чего-нибудь боялся, и поэтому страх овладел ею самой.
— Для нас есть разница, — сказал Ибн Сулейман.
— Но какая? — настаивала Тейп, ощущая в душе знакомое чувство досады, когда она чего-то не понимала. — Почему вы так сильно хотите поклоняться своему лунному богу?
— Что? Где ты такое услышал? Мы молимся Аллаху, единому Богу, тому же, которому молитесь вы, христиане.
Тейп уже давным-давно никому не молилась и, похоже, вообще не верила в Бога. Однако Ибн Сулейман продолжал:
— Но дело не только в поклонениях и ритуалах. Это… это всё то, как мы живем здесь, весь наш уклад. Я же говорил тебе. Они сожгут наши книги, а затем примутся жечь людей, которые с ними не соглашаются, мусульман, евреев…
— А кто такие евреи?
Ибн Сулейман посмотрел на нее удивленно.
— Люди другой религии, которые иначе поклоняются единому Богу. А что, у вас в Англии действительно нет евреев?
Тейп вздохнула с облегчением. Когда в разговоре люди из английской делегации упомянули евреев, она вообразила себе каких-то монстров восьми футов высотой, с одним глазом и торчащим изо лба рогом.
Ибн Сулейман, похоже, решил, что напугал ее, хотя и ложно истолковал причину испуга.
— Не бойся: ко времени, когда начнется война, ты уже уедешь. Твоя королева прикажет тебе вернуться в Англию.
— Я не поеду, — решительно ответила Тейп. — Я еще очень многому должен научиться здесь.
Ибн Сулейман покачал головой.
— Это слишком опасно. Для боевых действий мобилизуют, по всей видимости, каждого.
— Мне все равно. Они не могут заставить меня вернуться. Я где-нибудь спрячусь… я хорошо умею скрываться.
— А если Испания выиграет войну? Они закроют все наши университеты — и ты тогда ничему не научишься.
— Мне все равно, — повторила Тейп.
— Что ж, — Ибн Сулейман запнулся, и следующие слова, похоже, дались ему с трудом: — Ты можешь пожить у нас, вместе со мной и моей женой. У нас никогда не было детей — я, кажется, говорил тебе.
— У вас? — переспросила пораженная Тейп. — Правда?
— Разве я стал бы говорить, если бы это было не так.
Будет ли таким же искренним его намерение, когда он узнает, что она не только в его религию, а вообще никаким религиям не верит? И нужно сделать еще одно признание, гораздо более важное.
— Ну тогда и я вам признаюсь… В общем… я не то, кем выгляжу. Я девушка. Меня зовут Катрин.
Ибн Сулейман ужаснулся. Она это увидела и в глубине души тоже ужасалась самой себе, поскольку решила кому-то довериться после всех жестоких уроков, которые ей преподала жизнь…