Выбрать главу

— А, — сказал он, — это другое дело. В это я готов поверить. Я разум, ты интуиция. Я кора, ты подкорка. Я взрослый, ты ребенок, ты дочеловеческие отделы мозга, темное эго, поднятое из глубин подсознания неведомым наркотиком. Тебе страшно всегда. И я как взрослый, большой и страшный, готов успокоить тебя, маленького и слабого. Что мне надо сделать, чтобы успокоить тебя, несчастная, запуганная делегированная личность, тайная часть моего «я»?

Вот, подумал он, вот… Я провел тут меньше двух суток, а переселенцы — годы. Наркотик, попадающий в организм с водой? С земной, но выращенной тут пищей? Только бы добраться до места. Образцы у меня с собой. Тонкий биохимический анализ, и примерно уже известно, что искать. Да и у меня в крови должны остаться следы. Ничего не выводится полностью так быстро.

Ветер, шуршавший в верхушках сосен, спустился ниже и тронул его лицо нежно, точно перышком.

Договор.

— Ах, ну да. Договор. Оберег. Знак союза.

Он порылся в кармане, извлек подобранный со дна камешек и раскрыл исцарапанную ладонь.

— На какой-то миг, тогда, в реке, я вам поверил, — сказал он, подставляя канешек свету угасающего костра, — потому что в таких переделках мозг хватается даже не за соломинку… черт его знает… за волосок. Сделаю вид, что поверил и сейчас. Только сделаю вид, заметьте. Потому что, если честно, этот камешек не разговаривает, не дрожит и не нагревается. Это просто камешек. И он никак не может мне помешать быть плохим, потому что в этом нет нужды. Я и так хороший. Честное слово. Я мог бы соврать, что последним актом насилия с моей стороны был тот случай, когда я отобрал у сестры шоколадное мороженое. Только это, видите ли, будет ложью, а я не люблю врать. Хотя иногда приходится. Так вот, я работал на многих вариантах. И мне приходилось… ну да, даже убивать. Не один раз. Потому что… ну, работа такая. В каких-то случаях остановить психа можно, только убив его. Но я делал это исключительно в тех случаях, когда иначе никак. И никогда, никогда не испытывал ни радости, ни торжества, ни удовольствия. Виноватым себя, правда, тоже не чувствовал. Инспекторов отбирают очень придирчиво, понимаешь ли, дорогое мое подсознание.

Он вздохнул.

— Переселенцы, — сказал он в темноту сам себе, — это просто люди. Они несдержанны и любопытны. Им не сидится на одном месте. Они пускаются в странствие в поисках лучшей участи. Они немножко асоциальны — иначе вписались бы в материнский социум, каким бы тот ни был поганым. И очень пассионарны. А пассионарность напрямую связана с агрессией. Их хорошо тренируют, они могут справиться с внешними трудностями, но от себя не убежишь. К тому же в последнее время, как мы ни старались, поползли кое-какие нехорошие слухи. И желающих стало меньше, пришлось вербовать преступников. Ну, после психологического обследования, конечно, но все равно… Таких, как Ханна. Понятно, что в какой-то момент они начинают бояться сами себя. И придумывают ритуалы защиты. Затем это перерастает в психоз… потом в острый психоз. Жаль, потому что придумка была хорошая. Но это как лавина — точка равновесия пройдена. Они слышат голоса. А это значит, что ты, дорогое, пугливое подсознание, взяло верх. А ты, знаешь ли, не лучший советчик.

Но меня ты можешь не бояться. Нет.

Костер тихонько фыркнул и рассыпал пригоршню искр.

— Сейчас я лягу спать, — сказал он своему подсознанию, — и ты поспи. Нам с тобой еще работать и работать.

Ветер, рассыпавший искры в костре, тихонько погладил его лицо.

* * *

— А потом я посреди ночи проснулся, словно что-то под руку толкнуло, и поглядел на хронометр. Пеленг работал, порядок. Только я отклонился градусов на тридцать, ну это ничего, так что я успел как раз к тому моменту, когда портал открылся… ноги, правда, сбил. Босиком по лесу, не шутка. Теперь я думаю, — он на миг прикрыл глаза, — что вся эта история с зыбучим песком тоже… понимаешь, когда мне было лет десять… я провалился в такой песок. Где мы всегда купались, там намывали новый берег, земснаряд намывал, и я даже не провалился, просто нога ушла по бедро, я тут же выбрался. И забыл, но подсознание-то помнит.

— Да, — согласился Молино, — подсознание помнит.

У Молино было совсем непроницаемое лицо. У него самого — такое же? Не очень-то приятно разговаривать с типом, у которого такое лицо.

— Вы нашли следы наркотика?

— Нет.

— Значит, он быстро распался. Надо их забирать, Молино. Срочно.

За плечом Молино дальние крыши таяли в сероватой дымке. Тут никогда не бывает по-настоящему чистого неба, подумал он. Правда, дышалось здесь легко, легче, чем на улице: у Молино в офисе был хороший кондиционер. Но все равно какой-то неприятный даже не запах… привкус, что ли…