— Конечно.
— А стреляет он почему-то мало. Даже Чехов говорил: если у человека есть пистолет в первой серии, то к двенадцатой он должен намолотить десяток трупов!
— Он так не говорил.
— А вы, оказывается, плохо знаете классику… И еще, Юлиан Семенович, мы отовсюду у вас убрали Гитлера. И Бормана.
— Что? Подождите… почему?
— Вдруг нас обвинят в пропаганде фашизма?
— Валите все на меня, я еврей, меня не обвинят.
— Вы так полагаете? Мы же и сами, но… Нет-нет, мы их убрали!
— Но как же… как же без них? Без Мюллера? Без Кальтенбруннера?
— А мы их просто называем «высокопоставленные сотрудники гестапо». Например: «Мы все под колпаком у высокопоставленного сотрудника гестапо», — думал Штирлиц.
— Это звучит чудовищно!
— Зато безопасно.
— Но ведь это антифашистский фильм!
— А вдруг? Нет-нет, Гитлера мы вычеркнули. Вы не волнуйтесь, все вышло очень мило. Гляньте, вот кадры со съемок… только никому не показывайте!
— Это кто?
— Штирлиц.
— А почему у него на голове панковский гребешок?
— Так привлекательнее для молодежи.
— А это что?
— Радистка Кэт… вам плохо, Юлиан Семенович?
— Нет… нет… А почему все снято на фоне серой стены? Тут должен быть разбомбленный Берлин…
— Ну… как-то не сложилось туда выехать, а декорации очень дорогие. Вы постарайтесь как-нибудь все делать в этой декорации. А мы уж с разных ракурсов… Это у вас коньяк?
— Нет, валокордин…
— Вот еще важный момент. Почему пастор послушался Штирлица? Как он ему поверил? Немотивированно: пожилой человек вдруг встал на лыжи!
— Так ведь в предыдущих сериях показана вся история их отношений…
— Понимаете, мы ее вычеркнули. У нас пастор появляется уже на лыжах. Надо объяснить, почему он слушается Штирлица. Может быть, тот его шантажирует? Или дает деньги?
— Вы с ума сошли! Что вы вставили вместо вырезанного?
— Ну… там появилось немного новых линий… Родители радистки Кэт приезжают по турпутевке в Берлин…
— Чего?
— Семейная тема крайне важна в сериале!
— Но ведь война!
— Путевка была горящая!
— Вон! Вон, подите вон! Я не хочу ничего слышать! Я сделал сценарий, и снимайте, что хотите, я даже не стану смотреть!
— Замечательно! Кстати, вы помните, что по условиям контракта вы не можете ругать сериал «Семнадцать мгновений весны», а также согласны на внесение любых изменений и дополнений? Да, кстати, серию мы ждем от вас через два часа. У нас гример завтра уходит в отпуск, надо все снять сегодня. И побольше напряжения, побольше! Все эти длинные коридоры, Штирлиц ходит медленно… может быть, он будет ездить по ним на скейте? И еще: герои не могут все время спокойно разговаривать, зритель заскучает. Они должны ссориться! Ругаться! Истерить! Зашел Штирлиц к Мюллеру за скрепками — и закатил истерику!
— А-а-а-а-а!
— Вот-вот-вот! Именно так, именно так…
— Доброе утро, Юлиан Семенович! А что это вы на меня так смотрите?
— …
— Юлиан Семенович?
— Я прочитал сценарий предыдущей серии после всех ваших правок…
— Ну зачем же вы так…
— Скажите… вот это что такое: «Штирлиц улыбается Мюллеру и говорит: «Хайль самому высокопоставленному нацисту!». Достает из кармана орден Красной Звезды и цепляет на мундир. Начинает напевать по-русски: «Боль моя… ты покинь меня…
— Ну да! А что вам не нравится?
— …
— Не молчите так, Юлиан Семенович! В конце концов, это ведь ваш текст!
— Да, но у меня Штирлиц приезжал домой, мыл руки, а только потом…
— Мы немного сократили…
— Но ведь получилось нелепо!
— Зато динамично!
— А это что? «Я приложу все силы для победы… фашистской Германии!» Как мог Штирлиц отправить такую шифровку в Центр?
— Мы сократили…
— Но было же: «Я приложу все силы для победы СССР и поражения фашистской Германии!». Смысл прямо противоположный!
— Н-да… и впрямь. Знаете, но это уже снято…
— Как — снято?
— Полностью. Вы как-нибудь в следующей серии это обыграйте… Ну, например, Штирлиц так пошутил… А? Немного юмора… Тише, тише, не волнуйтесь вы так… Это у вас валокордин?
— Нет… Это коньяк…
Сергей ЛУКЬЯНЕНКО
Попутчик
Анастасия Шутова
Кино, навеянное сном
«Форма усов исторически обусловлена. У Гитлера не могло быть никаких других усов — только эта свастика под носом. Мои усы радостны и полны оптимизма. Они сродни усам Веласкеса и являют собой полную противоположность усам Ницше».