Это Анетта Галопен, наш прекрасный губернатор, собственной персоной. О ее должности свидетельствовал официальный жетон на голубой бурке[1]. За ней, дымя сигарой, вошел Анри Фербилон. Его светлые бакенбарды стояли торчком, как распушившаяся шерсть персидского кота. Зато усы были образцово расчесаны, их острые кончики слегка закручивались, что придавало лицу забавный вид. Когда он грустил, то напоминал моржа, когда был весел — жизнерадостного кабана.
Он вынул сигару изо рта и протянул мне руку со словами:
— Привет, дружище!
Медсестра попыталась отобрать у него источник вредного дыма, но он уклонился и запротестовал:
— Эй! Это настоящий Санчес! Вы представляете, сколько световых лет эта сигара преодолела, чтобы попасть сюда?
— Но здесь нельзя курить! — строго возразила медсестра и подвинула губернатору стул. — Пожалуйста, садитесь, мадемуазель.
Затем она подняла жалюзи, поправила подушку и, бросив на Фербилона неодобрительный взгляд, вышла из палаты. Толстяку пришлось самому придвигать себе стул. Он снял широкополую шляпу, повертел ее в руках, а затем осторожно положил на кровать у моих ног.
— Как поживаете, месье Паладьер? — спросила Анетта Галопен.
Ее низкий голос казался темным и бархатистым. Нога на ногу, ее узкая ступня в черной с серебром туфельке выскользнула из-под края платья. Я смотрел на нее, как зачарованный.
— Учитывая обстоятельства, совсем неплохо, — ответил я после паузы. — Надеюсь, что в вашем присутствии Анри не будет отпускать своих обычных шуток. И это спасет мои ребра от… ох!..
Оказалось, что слишком страстная речь также не идет мне на пользу.
Фербилон встал, затушил свою сигару о край умывальника и посмотрел на меня печально и укоризненно.
— К сожалению, у нас плохие новости, — сказала Анетта.
— Простите, — прошептал я. — Все пошло наперекосяк…
— Не все. — На лицо Фербилона уже вернулась его жизнерадостная улыбка. — Ты жив, это уже неплохо.
Анетта кивнула.
— И капитан тоже. Это самое важное.
Я не отрывал взгляда от ее лодыжки. И думал, как школьник: что если под буркой у нее нет одежды?
— Не волнуйтесь, все в порядке, — произнес компьютер.
— Вам больно? — встревожилась Анетта.
— Так, пустяки.
— Мы не будем долго мучить вас, мистер Паладьер. Я хочу задать два-три вопроса.
— Разве капитан Вильберфорт не доложил вам? Я только исполнял обязанности переводчика.
— Собственно говоря, именно поэтому мы хотим узнать вашу версию случившегося.
— А как состояние капитана?
— Он отделался сломанным носом, — сообщил Анри. — У этого парня точно девять жизней.
— Тебе смешно? — огрызнулся я. — Прекрасный корабль разбит. Хотя бы для приличия мог бы не балагурить.
Разумеется, Фербилону ничего не стоило оплатить починку корабля. Он был одним из самых богатых людей в городе. Первый среди торговцев солью на Мелком море. А еще он продавал протеиновые концентраты для Звездного флота — один из самых выгодных подрядов на Картезисе. Но Анри прижимист и наверняка собирался докурить огрызок сигары, который спрятал в карман пиджака.
— Флот возместит ущерб, — ответил Фербилон как ни в чем не бывало. — Капитан обещал. Так что на этот счет не беспокойся.
Я снова повернулся к Анетте:
— Я слышал выстрелы.
— Да, за городом неспокойно, — призналась она. — Положение для всех нас совершенно непривычное. Пришлось ввести режим безопасности. Я надеюсь, скоро все утрясется, но все же приказала аборигенам покинуть город и дала распоряжение запереть и охранять ворота. Мы послали корабли-разведчики к соляным копям для предотвращения воздушных налетов. Больше мы ничего не можем сделать, ведь так?
— Не знаю, мадемуазель.
Туфелька исчезла в складках голубой ткани, но на мою подушку легла ладонь — тоже узкая, с тонкими пальцами, длинными ухоженными ногтями и карамельно-смуглой кожей, на которой проступали еле заметные арабески татуировки. Поток воздуха из кондиционера донес до меня аромат духов, напоминавший о запахе сухих трав на холодном и туманном рассвете. Мои ноздри затрепетали. Я увидел, как за тонкой сеткой ткани, скрывавшей лицо Анетты, блеснули темные глаза.
— Вы ведь знаток истории Картезиса, месье Паладьер? — в ее голосе мне почудилась не то насмешка, не то вызов.
— Возможно, вы меня переоцениваете, — ответил я сухо.
Анетта отстранилась и сказала, на этот раз ровным, официальным тоном:
1