Я отхлебнул шоколад. Он избавлял меня от кашля, и это было очень хорошо, так как грудь все еще болела.
— Вы писали, что первая Кешра прибыла в этот мир и основала монастырь.
— Так говорят легенды. Она принесла его в своих ладонях и поместила в горах, выбрав их своим жилищем. Когда она начала собирать последователей, монастырь обеспечивал всех едой и кровом.
— Но откуда она пришла?
— Этого никто не знает.
— И она принесла картезианам мир.
— Да, после столетий кровавых войн. Кешре удалось справиться с их природной агрессивностью. Узнай мы, как именно, и проблема, перед которой мы сейчас стоим, была бы решена.
— И она возрождается, каждый раз воплощаясь в теле девочки-картезианки?
— Именно так.
— А это Ожерелье… оно состоит из тел умерших воплощений Кешры, ведь так?
— Да, хотя нам трудно в это поверить. Монахи делают что-то с ее останками — и получается новый бриллиант в Ожерелье. Восемьдесят три воплощения Богини, оправленные в серебро. Эта цепь обеспечивает каждой новой Богине контакт с ее праматерью.
— Цепь длиной в сто тысяч лет?
Я улыбнулся.
— Можно сказать и так.
— И мы разорвали ее?
— Боюсь, что да.
— Как бы я хотела, чтобы вы были не правы! Потому что положение становится безвыходным. Мы больше не сможем оставаться здесь, но не способны и эвакуироваться. Орбитальные комплексы слишком малы, чтобы принять всех. Возвращение на Землю невозможно — у Флота просто не хватит кораблей, чтобы перевезти всех. Да и доберись мы до Земли, что мы будем там делать? Однако мне доложили, что в некоторых городах составляют секретные списки людей, которые якобы получат приоритетное право на эвакуацию.
— Немыслимо.
— Наоборот, месье Паладьер. По-моему, это очень по-человечески.
— Покинуть планету? Такое могло прийти в голову только безумцу.
— Да, но какова альтернатива? Новые переговоры с картезианами?
Старик Галопен посматривал на нас с портрета. В поджатых уголках его губ я прочел упрек.
— Там сейчас не с кем договариваться. Планета провалилась в анархию и хаос. Больше нет полноценных правителей. Только предводители банд, которые не загадывают дальше завтрашнего дня и озабочены лишь выживанием. Картезиане больны, они мечутся в лихорадке и не могут мыслить здраво.
— Позавчера к воротам города пришли несколько картезиан. Среди них монахи. Они были настроены миролюбиво и просили пропитания. Оказывается, пищу в монастырь больше не доставляют. Пилигримы не поднимаются в горы. Вонь от мертвого тела становится сильнее с каждым днем. В монастыре остались только несколько наиболее верующих. Они наблюдают за трансформацией тела Богини, чтобы затем спуститься с бриллиантом в долину и отправиться на поиски.
— А Ожерелье до сих пор в монастыре?
— Об этом нужно спросить двух молодых людей из Сент-Назара. Вчера они поднялись в монастырь на воздушном корабле. Терраса опустела. Повсюду пахнет гнилью. Пленка водорослей частично покрывает карниз, но основная масса, по-видимому, сосредоточилась над телом. Запах ощущается, начиная примерно с четырех тысяч метров высоты. Никаких следов Ожерелья они не нашли.
— Я верю. Уже когда мы были там, мне казалось, что монастырь доживает последние дни.
Анетта подалась вперед в своем кресле:
— Иногда мне кажется, что тление охватило всю планету. Как будто мы все вдохнули какой-то яд, растворенный в воздухе, подобно жителям древнего итальянского города — его задушил своими испарениями вулкан. — Она положила руку на грудь. — Когда я думаю об этом, мне и правда становится тяжело дышать. Это был прекрасный мир, настоящий рай.
— Да, команда «Декарта», которая первой приземлилась здесь, тоже считала, что нашла рай. Вспомните «Сонеты Сокола», где воспето Мелкое море — оазис среди бескрайнего соленого океана.
— Рай, который держала в своих руках Кешра. А теперь эти руки разжались.
— Мадемуазель Галопен, знаете, что пугает меня? Это безумие распространится и на людей. Там, на корабле, мне казалось, что я потерял сознание после первого же удара. Но капитан рассказывает, что я еще долго дрался. Как будто кто-то вселился в мое тело.
Она мягко положила руку на мою и сказала:
— Об этом я ничуть не беспокоюсь. Люди не отличались миролюбием и при жизни Кешры.
Я поймал ее ладонь и поднес к губам. За сеткой сверкнули темные глаза. Внезапно я различил в татуировке на запястье нечто знакомое. Казалось, на нежной коже проступает контур созвездий.
— Странно… — сказал я. — Я вижу звезды… Внутренний рукав Туманности Ориона.