Интересно, подумала она, какие истории Лесли могла бы выдумать про Маэрлин Лоэгинс.
Дверь в отцовский кабинет была открыта. Письменный стол и кушетка под окном завалены книгами и бумагами. Она тихонько подошла к порогу и стояла в дверях, пока отец не поднял голову.
— Эдди? Что-то случилось?
Она покачала головой.
— Ну, тогда давай, входи, — он приглашающе помахал сигаретой.
Эдди добрела до стола.
— Долго Маэрлин Лоэгинс собирается у нас пробыть? — спросила она.
— Я просил ее пожить у нас по крайней мере до следующего лета. Если Сирил все же пойдет… — Он запнулся. — После этого мы посмотрим, как все сложится.
Он затушил сигарету в пепельнице, где уже громоздилась куча засыпанных пеплом окурков.
— Тебе ведь нравится Маэрлин?
Эдди кивнула.
— Я ее почти не знаю, но Мори Эберхардт говорил о ней только хорошее, и к тому же она будет огромным подспорьем для мамы. С тех пор как родились близнецы, маме приходится нелегко.
Эдди вспомнила, как это все было, сразу же после Рождества: как мама вдруг куда-то пропала, а потом через какое-то время вернулась уже без своего огромного живота, зато с двумя младенцами. Из Нью-Йорка приехала бабушка Лохманн и оставалась у них до февраля; Эдди знала, что о маме все беспокоятся. После рождения близнецов мама уже была не такой, как прежде; иногда она могла без всякой причины разразиться слезами. Сейчас она металась по всему дому и порой рявкала на Эдди, но по крайней мере больше не плакала. Внезапно отец обхватил ее рукой и притянул к себе на колени.
— Ты хорошая девочка, Эдди, — сказал он, и она удивилась, почему он ей это говорит. — Никогда не жалуешься. Ты ведь будешь помогать Маэрлин, да?
— Конечно.
— Когда я закончу аспирантуру, все будет по-другому. Гораздо лучше. Вот увидишь!
Она уже слышала, как он говорил это маме несколько дней назад вечером. «Все будет гораздо лучше, — сказал он тогда. — И тебе тоже будет легче». Эдди подслушала их, сидя в ванной.
«Но тебе же нравится учить», — возразила мама.
«Слишком мало платят, этого не хватит на четверых детей. Да еще Сирил…» — на мгновение в его голосе зазвучала злость.
«Но ты же всегда говорил, что не будешь работать над созданием оружия», — сказала мать.
«Я понял, что не могу себе позволить такую разборчивость».
Отец отпустил ее, и Эдди соскользнула с его коленей.
— Спокойной ночи, — сказал он; это значило, что он хочет остаться один.
Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
Эдди уже лежала в кровати, когда Маэрлин поднялась с Сирилом в спальню. Эдди села, обхватив колени руками, и принялась наблюдать, как Маэрлин снимает с Сирила футболку и штанишки и помогает ему надеть пижаму.
— Наверное, он заставил вас помучиться, пока вы чистили ему зубы? — спросила Эдди.
Сирил яростно замотал головой.
— Нет, вовсе нет, — заверила Маэрлин.
— Подумаешь, абита. Ничего страшного, — пробурчал Сирил.
Маэрлин наклонилась к нему.
— Что еще за абита? — спросила Эдди, удивляясь еще одному из его самодельных словечек.
— Маэрлин запустила ее вот сюда. — Сирил положил ладонь себе на затылок чуть повыше шеи.
— Я ничего подобного не делала, — возразила Маэрлин.
— А вот и делала!
— Я разгладила твои волосы, только и всего.
В карих глазах снова мелькнуло свирепое выражение.
— Все, лежите тихо и ведите себя хорошо. — Маэрлин подоткнула ему одеяло и выключила свет на ночном столике. — Спокойной ночи, Эдди; спокойной ночи, Сирил.
— Спокой-н-ночи, — пробормотала Эдди.
— Спите сладко, — нараспев подхватил Сирил. — Вам приснится шоколадка!
Маэрлин исчезла в темноте коридора, оставив дверь спальни открытой, как всегда делала мама, потому что Сирил боялся засыпать с закрытой дверью.
Эдди лежала, слушая далекие голоса, время от времени перемежающиеся приглушенными воплями тромбона: иногда отец перед сном смотрел телевизор. Обычно ее убаюкивали эти звуки, но сейчас она лежала без сна, переворачиваясь то на живот, то на бок, пока все не стихло.
Отец улегся; равномерно дышал спящий Сирил, а к ней сон все не шел. Наверняка это из-за того, что в доме появился кто-то новый и незнакомый.