Параллельно дороге располагалась взлетно-посадочная полоса, рассчитанная на тяжелый челнок, очень хорошая, только на два километра длиннее чем надо. В ближнем конце взлетки раскорячился транспортный атомолет пугающих размеров, способный даже в слабой атмосфере упереть тонн двести зараз, а когда никто не смотрит, все двести пятьдесят. Снизу машина была дочерна закопченной выхлопом, а по бокам шершавой и облезлой. Но знак Мосспецстроя на пассажирской двери прямо-таки сиял, и в целом воздушное судно глядело бодрячком. Правда, отчего-то возникало опасение, что вас обманули и летать этот атомный сарай, ядрена электричка, не может в принципе, даже если догадается махать крыльями.
Из-за необъятной туши атомолета выглядывала антенна-тарелка станции дальней связи, дальше стояли ангары для обслуживания и хранения техники; между ними в аэродинамической тени, чтобы не сдуло на край света, ядрена география, а то здесь случаются те еще бури, спрятался герметичный строительный вагончик. Зализанных очертаний, серебристый и опрятный, он был украшен с торца все той же эмблемой. С берега моря не видны бока вагончика, но знающий человек уверенно сказал бы, что по обоим его бортам написано кириллицей: «Хозяйство Базунова. Не кантовать».
В паре шагов от вагончика стояли с неясными целями, а скорее всего просто набираясь сил войти в помещение и раздеться, геодезист Тарасенков без теодолита, доктор Ленц без томографа и атомщик Сухов с кувалдой, все трое упакованные в зимние спецовки для внешних работ, кислородные маски и теплые шлемы. Судя по повороту головы, Тарасенков смотрел в сторону безукоризненно ровного квадратного участка местности триста на триста метров, известного ограниченному кругу лиц как Пик Коммунизма.
И наконец, сразу за ангарами вдоль полосы выстроилась, словно на парад, самоходная робот-группа в количестве тринадцати единиц: три бульдозера, два экскаватора, четыре самосвала, укладчик покрытия, ремонтник и маленький храбрый погрузчик.
Тринадцатым в группе числился многоцелевой дирижабль-разведчик, он валялся в некотором отдалении, принудительно сдутый и потому несчастный.
Нет-нет, Дмитрий Анатольевич Базунов, простой советский технарь и кавалер, ядрена арматура, Трудового Красного Знамени отнюдь не считал машины одушевленными. Иначе он пошел бы и надавал дирижаблю пинков. Просто чтобы тот знал, кто тут хозяин. Ну и вообще для удовольствия. С еще большим удовольствием Базунов взял бы у Сухова кувалду и отходил ею тяжелый атомный бульдозер по прозвищу «Большой». Да и всей этой железной банде навешал оплеух. Пожалел бы только маленький храбрый погрузчик…
Базунов шепотом выругался и отвернулся к морю.
— Докуда тут прилив? — спросил он хрипло, — Высокий прилив.
— Вот досюда, — гидролог ткнул пальцем в карту, и Базунов с трудом подавил желание отдернуть планшет; ему показалось, что на трехмерке сейчас останется жирный масляный отпечаток.
Гидролог, даром что прикомандированный, оказался ничего мужик, ночью помогал механикам чиниться, лазал атомолету чуть ли не в сопло и теперь ходил замызганный. Все помогали механикам, даже Базунов. Он единственный успел переодеться и сейчас ходил более-менее чистым — бригадир как-никак. Зато глотку сорвал.
— Высокий прилив, — напомнил Базунов.
— Досюда, говорю же, — гидролог сделал авторитетное лицои снова ткнул пальцем, благоразумно промахнувшись на сантиметр в глубь материка от прежней метки.
— Совсем высокий? — уточнил Базунов. — Мне надо, знаешь, такое ядрено цунами, типа «больше не бывает».
— Больше не будет, — заверил гидролог.
— А заключение напишешь? — Базунов прищурился.
От фирменного базуновского прищура, когда глаз такой ехидный, голова чуть в наклон, рот слегка приоткрыт — короче, вид абсолютно придурочный, но сказать что-то умное в ответ этому дураку надо, — даже начальство впадало в задумчивость. Куда там прикомандированному специалисту. Его просто застопорило.
— От чего тут прилив зависит? А эти двое, Фобос и Деймос, ядрена астрономия, могут в линию встать? — напирал Базунов. — А если?..
— Ты зачем такой нервный, бригадир? — гидролог обиделся и набычился.
— Разве заметно? Кто бы мог подумать! — в свою очередь надулся Базунов. — Я вчера узнал, что увожу людей сегодня, се-год-ня! А у меня аэроплан, ядрена кочерга, наполовину разобран! И для полного счастья я оставляю тут рыть канал самоходную группу, у которой отказали тормоза! Думаешь, это очень весело?
— Тормоза?
— A-а, ты не в курсе, — Базунов сразу подобрел, — И не надо тебе. Ты главное скажи: докуда прилив добьет. Чтобы раньше времени не размыло перемычку, ядрен сопромат. А то если вода пойдет в канал и утопит группу, когда она там ковыряется… Не надо нам этого.
Гидролог тяжело вздохнул и снова ткнул пальцем.
— Слишком длинную перемычку тоже нельзя, — Базунов в свою очередь вздохнул. — Мы черт знает когда вернемся. И черт знает это мы будем или кто, ядрена наша организация, растуды ее туды. А если не мы? А вдруг группа поломается и копать придется чем попало?.. Нельзя коллегам свинью подложить, все надо сделать в самый раз.
Гидролог тихо застонал.
— В последний раз показываю, — сказал он.
И показал.
— Вот это другое дело, — согласился Базунов, проставляя отметку на трехмерке. — Вот это я и называю «в самый раз». Я бы именно так и решил.
— А зачем тогда меня мучил?
— Ну ты же гидролог, дорогой мой, а я кто? — Базунов развел руками. — Что я понимаю в приливах и отливах, ядрена изобара? Иди заключение пиши и обоснуй его как-нибудь поувесистее. У нас три часа до отлета, успеешь. Заранее спасибо.
— Вот ты злодей… — буркнул гидролог беспомощно.
— А как иначе, ученый ты мой друг? Мы же трест «Мосспейс-строй», ядрена шишка! Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на опасном пути, смекаешь? Меня без твоего официального заключения съедят, не дай бог чего. А так — тебя съедят. Разница, елки-палки.
— …А если спутники и правда в линию встанут? — гидролог поднял глаза вверх, на небо.
Небо было чужое, высокое и прозрачное, очень по-своему красивое, только слабое. Летать по нему трудно, еле держит. То ли дело на Земле, там небо сильное, греет тебя и защищает, а тут слабое. Лишь попав на Марс, понимаешь, что твою родную планету атмосфера укутывает толстым мягким одеялом. А здесь атмосферу еще делать и делать. Похоже, наконец-то в ЦК приняли окончательное решение по «воздушному вопросу» и дали команду навалиться ударно. Неспроста Базунова вдруг резко перебрасывают в другое полушарие. «На кислород» он едет, не иначе. Все сейчас туда помчатся. С водой мы предварительно разобрались, вон море какое запузырили, теперь на воздух накинемся. Вечно у нас штурмовщина, потом еще накажут кого ни попадя за это, а иначе не получается.
— Вы же на кислород едете? — спросил гидролог, по-прежнему глядя вверх.
— На него, родимый, — Базунов машинально поправил J7 маску. — Вероломно, без объявления войны, ядрены торопыги.
Я думал тут неделю просидеть, а теперь ничего не успеваем, совсем ничего… Ну что поделаешь. Все сейчас туда. И ты наверняка тоже. Ладно, иди, сочиняй ученую бумажку, будь другом. А мне еще своих оппортунистов-затейников э-э… призывать к порядку.
— Хорошая у тебя бригада, — сказал гидролог.
— Да ты тоже ничего, — сказал Базунов. — Работы не боишься.
— Это правда, что тебе Героя Соцтруда зажали?
Базунов неопределенно хмыкнул, сунул планшет в карман и ушел к вагончику.
Гидролог оглянулся на пирамиду, увенчанную грязной спецовкой, посмотрел на себя и опять тяжело вздохнул.
В вагончике было тепло и шумно, тут пили крепкий чай, отходя от ночного аврала, и над чем-то дружно хохотали. Поспать бы людям, да времени нет, вот они и подстегивают себя перед рывком на другой край света. Базунов снял маску, уселся за стол, тяжело уронив на него локти, поборол мгновенное желание уронить туда же голову и сказал: