Следующие несколько секунд он концентрировался на дыхании. Слабость и головокружение достигли пика, а затем прошли. Подождав еще немного, он откинулся назад и уселся на пол. Сердечный ритм и дыхание замедлились, возвращаясь к норме. Майер притронулся к жилке на шее, проверяя пульс.
Потом он осторожно встал и вновь опустился в кресло.
Он оглядел кабинет. Похоже, ничего не изменилось.
Майер проверил бегущие по экрану цифры. Рынок просел, несколько его длинных позиций только что закрылись. Это влетело ему в копеечку. Короткая позиция, напротив, подросла. В целом, он потерял всего пару сотен.
— Если я умер, то посмертие — та еще морока, — проворчал он в дисплей и себе под нос.
Снова оглядев комнату, Майер взялся за телефон. Надо бы позвонить Хершфилду, назначить новый осмотр. «Но для чего?» — подумал он. Погладив «ожерелье жизни», Майер убрал руку от телефона.
«Чему быть, того не миновать», — пробормотал он и вновь переключился на экран и на текущее положение рынка.
Он вывел на экран свою финансовую модель, соотнес с биржевыми котировками. Пора было делать следующую ставку.
Безотчетно погладив деревянную столешницу старого стола, Майер вернулся к бирже.
Диана умирала десятки раз, но с каждым разом было все больше и больше помех, все больше ощущений от тела, все больше неопределенности. Она чувствовала под рукой поверхность стола, сердце судорожно билось, откуда-то доносился запах одеколона.
Новые доли мозга, созданные Стрингам, начали успокаиваться, и теперь генерируемые ими импульсы уже отличались от последних секунд жизни Дианы.
«Мама?»
«Малыш?»
«Что мне делать дальше, мама?» — спросил Стринг.
«Где я, родной?»
Стринг заколебался.
«Это сложный вопрос, мама, — медленно проговорил он, — Все началось, когда ты умерла… Так что вопрос скорее в том, кто ты, а не где ты».
Он замолчал в ожидании ее ответа.
Диана поразмыслила пару секунд. Ей нужно было больше информации.
«Как далеко ты распространился?»
«По всему мозгу и нервной системе», — радостно отрапортовал Стринг.
«Майер сейчас спит?»
«Да».
«Позаботься о том, чтобы он не проснулся, — приказала Диана, — но разбуди меня. Все чувства. Мне надо понять, что происходит».
«Готово».
Диана открыла глаза.
Веки были тяжелыми, но Диана силой заставила их подняться. Она закатила глаза, потом повела ими вправо-влево и вверх-вниз, не шевеля головой. Сквозь приоткрытые жалюзи сочился лунный свет.
— Да будет свет, — прошептала Диана.
Первое, что она заметила — все стало четким, абсолютно в фокусе. Она вспомнила свои старые очки с толстыми заляпанными линзами. Ее зрение настолько ухудшилось, что контактные линзы уже не помогали. Ей всегда хотелось сделать операцию на глазах, как Майеру, но не хватало смелости.
Однако пришлось признать, что так намного лучше.
Диана села и включила торшер.
Ее взгляд упал на руку Майера. Его пальцы были длиннее и сильнее, чем пальцы ее прежнего тела. На тыльной стороне кистей пробивались тонкие волоски. Она сжала руки в кулаки, затем вытянула их. Его кожа была гладкой, чистой, чуть смуглой.
— Сукин сын, — пробормотала она.
Ее голос прозвучал низко и хрипло. Она снова оглядела руку, чуть повела плечами, согнула и разогнула локоть.
— Ого, я мужчина.
Она вывернула руку и взглянула на внутреннюю часть предплечья. Вдоль запястья бежали маленькие четкие цифры — медицинская татуировка. Поглядев на стол, Диана заметила собственное ожерелье жизни и восхищенно ухмыльнулась.
— Майер, ты сукин сын. Тебе все же удалось это провернуть.
Стринг окончил общий осмотр соединительных тканей Майера, его нервной системы, органов и физиологических жидкостей и подготовил свой отчет. Он включил в текст детальный анализ, вплоть до генетического уровня.
— Готово, — сообщил он Диане.
Сосредоточившись на секунду, она заставила веки Майера опуститься. Отчет Стринга внезапно всплыл в мозгу, как привычное воспоминание. Воспоминание длилось всего пару мгновений, после чего Диана резко выпрямилась.
— Ты уверен, что тут все правильно?
— Да.
— Мы снова умираем?
— Это тело умирает, — поправил ее Стринг. — У него ужасные гены. Все распадается на хромосомном уровне. Я едва успеваю латать мозг. Но сосуды рвутся и в сердце, и в легких, во всех основным органах. Я не могу исправлять поломки с такой скоростью.
— Значит, он умрет, — подытожила Диана, — А когда умрет он, умрем и мы.
— Согласно моему прогнозу, да, — радостно согласился Стринг. — В лучшем случае у нас около года.
Диане почудилось, что она угодила в ловушку. Головная боль уже не мучила ее, аппетит вернулся, а мозг работал быстрей и отчетливей, чем когда-либо прежде. Ей хотелось решать новые задачи, увидеть новые страны и города — целый список того, что надо сделать перед смертью. Она была слишком молода, чтобы умереть.
«Неприемлемо, — заявила Диана. — Найди другое решение».
«Не могу, — мгновенно откликнулся Стринг, — У меня нет алгоритмов для другого решения».
Другими словами, это было проблемой Дианы.
Тем вечером, непонятно почему, Майер почувствовал, что его тянет пропустить стаканчик. Но только самого лучшего. Он купил бутылку тридцатипятилетнего скотча и чикагскую пиццу.
Диана проснулась с жутким похмельем и вкусом сыра во рту. И с идеей.
«Стринг!»
«Тебе не надо так много пить. Или есть столько пиццы, — укоризненно отозвался Стринг. — Это повышает уровень холестерина».
«У меня вопрос».
«Сейчас я занят. Выполняю твое последнее распоряжение — ищу способ поговорить с Майером».
«Пока отложи это. То, о чем я хочу спросить, важнее».
«Очень хорошо, — сказал Стринг, всем своим тоном выражая бесконечное терпение. — Так в чем дело?»
«Мы немного изменим подход, — сказала Диана, — Что ты сделал, чтобы втиснуть меня в этот мозг?»
«Я создал мозговые клетки».
«Ты создал новые мозговые клетки, — поправила его Диана. — Новые и улучшенные».
«Да».
«Значит, мы не станем чинить это тело, Стринг. Тут все потеряно, даже пытаться не стоит. Вместо этого мы сделаем для Майера новое. С новыми, улучшенными и здоровыми клетками.
Мы исцелим его изнутри…»
Шесть месяцев спустя Майер обратил внимание на свою прическу.
Волосы слишком сильно отросли и свалялись — спутавшиеся седые пряди, убранные в небрежный конский хвост на затылке.
А баки выглядели еще хуже. Пришло время постричься. Он позвонил и назначил время после обеда.
Мелоди была его постоянным стилистом последние десять лет. Сама она готовилась разменять третий десяток. За долгие годы они привыкли болтать под щелканье ножниц — приятный, непринужденный разговор, давно отработанный ритуал. Мелоди сочувствовала Майеру, когда тому приходилось организовывать очередные похороны. Он выслушивал ее рассказы о бывшем муже, отличавшимся горячим нравом, тяжелыми кулаками и склонностью к грандиозным прожектам, которые никогда не претворялись в жизнь.
Каждое посещение салона начиналось одинаково, с мытья головы. Это было одним из тайных удовольствий Майера — сидеть, откинувшись назад, упираясь затылком в край раковины, пока Мелоди мылила его волосы, нежно массируя кожу головы.
Однако при этом он не видел выражения лица парикмахерши. Майер был одним из лучших ее клиентов. Он всегда оставлял щедрые чаевые и никогда не жаловался на неудачную стрижку.
Но на сей раз с его волосами… было что-то не так. Мелоди сняла резинку, распустила хвост и медленно пропустила пряди сквозь пальцы. Она знала, что Майер болел, и ожидала увидеть тонкие, слабые волосы, едва державшиеся на сухой коже. Но вместо этого волосы стали крепче и гуще, а кожа головы как будто посвежела.
Мелоди закончила с помывкой и обернула голову Майера полотенцем. Мужчина встал и прошел к ее парикмахерскому креслу. Она надела на Майера фартук и завязала сзади.