Желая подольше удержать возле себя Кара, Сенетанх предложила:
— Хочешь, я покажу тебе мои подарки от мужчин?
— Хочу, Сенетанх, с удовольствием, — ответил Кар, надеясь, что это не займет много времени.
— Подожди, — и Сенетанх убежала в соседнюю комнату.
Вскоре оттуда донесся ее недовольный голос:
— Тяжелый ларец...
Кар вовремя подхватил резной тисовый ящик и бережно опустил его на пол.
— Смотри, — сказала она, извлекая медный браслет, и огонек истого коллекционера вспыхнул в ее глазах. — Это от чернокожего солдата из охраны царя. Этого скарабея я получила из рук вельможи Заячьей области... Вот кольцо камнереза из Сиены... Коробочка из кости, подаренная Хеси...
— Хеси?!
— Да. Хеси — давний друг Хену, мне не хотелось обидеть его. Вот смотри, твой простой камень... — и Сенетанх тесно прижалась к Кару, обняла его, но молодому человеку не хотелось прерывать знакомства с уникальной коллекцией, тогда Сенетанх послушно отстранилась, с гордостью продолжая демонстрацию своих богатств. Ведь другой такой коллекции, пожалуй, не найдешь в Белых Стенах, а возможно, и во все Кемте. Эта ли мысль возникла в красивой головке Сенетанх или другая, но она вновь прижалась к молодому гиганту и весело воскликнула:
— Почему бы тебе, Кар, тоже не собирать подарки, но от женщин?
Кар рассеянно слушал ее: он то возвышался в собственных глазах, узнавая о вещах, даримых ей знатными роме, то горестно вздыхал, когда Сенетанх показывала ему жалкие подарки нищих или даже чужеземцев, руки которых тоже ласкали ее.
Сенетанх повторила вопрос, и Кар засмеялся: идея не казалась ему неприличной. Она извлекла на свет ожерелье из зерен черного дерева, кусков лотоса и плодов пальмы дум и сказала:
— Возьми. Пусть оно будет первым подарком у тебя.
— От кого это, Сенетанх?
— Сеп собрал его, когда был на южных каменоломнях раньше...
— А ты... ты знаешь, что он судим? Сослан?
— Знаю, Кар. Это не мое дело. Сеп умеет любить, он сильный. Он смелый охотник...
— Сеп?! — вовсе изумился Кар. — Охотник?..
— Да...
— Этот заика?
— Почему заика? Он говорит обычно.
— К тому же я никогда не встречал его среди охотников, — добавил Кар.
— А я видела глубокий шрам на его бедре! — с вызовом произнесла Сенетанх.
Кар промолчал...
5
Приемные часы царя нерушимы, как созвездия. Это знали придворные, вельможи, вся страна. И сегодня точно в указанное время он появился на высоком помосте над главным входом дворца, под плотным пологом, в густой тени.
Царь удобно расположился на роскошном троне из черного дерева. Ноги его обуты в золоченые сандалии, на бедрах белый передник, на голове двойная корона Верхней и Нижней страны. В одной руке гиппопотамовая плеть, в другой — волопавсовый крюк.
За правым плечом его — везир Иунмин, за левым — «заведующий двумя житницами» Сехемкарэ. У ног справа — писец Ченти. Позади всех — телохранитель Уни.
Курьер, не спускавший зорких глаз с царя, бросился выполнять волю правого указательного пальца державной руки — не зря он слыл знатоком дворцового этикета и наиболее устойчивых вкусов фараона.
Минуту спустя на дорожке перед возвышением царя на тростниковых циновках уселись двадцать усладителей, тончайших психологов и мастеров-сладкопевцев. Просители заранее, не скупясь, стремились подарками приобрести их симпатии. Ведь многие их слова, словно ветром разносимые по столице, а то и по всей стране, могли понравиться фараону.
— О великий сын солнца, — негромко, но с расчетом быть услышанным начал старший усладитель вельможа Псару, — как красив нынче, как здоров, могуч наш Хем-еф!
Плечи фараона невольно расправились.
— Как далеко, как много видит каждый его глаз, — продолжил один из подчиненных Псару.
— Как справедливо настроен он сейчас: богине истины Маат есть с кого брать пример! — подхватил другой.
Морщинки на лице царя исчезали одна за другой.
— Вот стоят за его плечами достойные царские сыновья, виднейшие люди государства, — заговорил следующий усладитель, и теперь весь трудолюбивый хор включился в почетную и ответственную работу.
— Какие откровения добра узнает сегодня страна?
Взгляд Хефрэ потеплел.
— Много царей пребывало на троне Кемта, однако наш Хем-еф самый сильный, самый умный!..
Кровь живее заструилась в полнеющем теле царя.
— Страшен гнев его, но счастье народа в его безмерной любви!
Каждый мускул царя молодел и крепнул на глазах придворных.
— Не теряй времени, курьер, — возвысил голос Псару, — не ленись: пусть ведут сюда жаждущих справедливости, кому светит сегодня счастье вкусить милостей Хем-ефа, да будет он жив, цел, здоров!
В самом деле, приятные слова освежили душу и тело фараона, точно утреннее омовение. Теперь царь был подготовлен к утомительному приему.
Его левая бровь приподнялась, придавая лицу выражение невольного любопытства, и курьер убежал, чтобы вернуться в сопровождении жреца Хену.
Увидев фараона, Хену зажмурился, пал ниц, прополз немного и замер, прижавшись к земле, на которой жил его властелин.
— Говори.
Хену слегка приподнялся, неловко просунул под себя толстые ноги и уселся на них, как на подушках.
— Великий царь, — начал он, покрываясь крупными каплями пота. — Благой бог! Я всегда благодарен тебе за твое внимание к богам Кемта, их храмам, ко мне — служителю богов...
— Истинно сказал верховный жрец Птаха, истинно, — хором поддержали усладители, искоса наблюдая за своим дирижером и повинуясь его едва заметным и непонятным для непосвященных жестам. — Где, в какие времена цари больше нашего Хем-ефа чтили богов Кемта, где?!
— Твое желание воплотить свой образ в скульптуре размером с гору преисполнило мое сердце радостью... Я уже готовлюсь, — Хену с откровенной грустью произносил последние слова, — я понимаю, что доходы мои должны сократиться, ибо новые жрецы Шесеп-анха — только служители бога, а не сами боги...
— О благородный Хену, — завопили усладители. — Бескорыстие твое достойно наивысшей похвалы!..
Но тут Хену зло посмотрел в сторону Псару, и усладители мгновенно «перестроились на ходу».
— Не только похвалы, Хену, а награды, — причитывали теперь усладители. — Пусть наградой тебе будет полное сохранение доходов!
Хену взглядом дал понять Псару, что усердие его людей вновь приобрело нужное направление и будет оценено по заслугам, а сам обратился к царю:
— Мне отрадно, что честные, беспристрастные люди окружают тебя, Хем-ек! Конечно, если бы можно было внять их советам... Но я не вижу такой возможности...
— О Хену, — дружно оттеснил грубый голос жреца нежный хор усладителей, — что бы делали все, если бы в Кемте была лишь одна твоя голова?
Это была правда, Хефрэ рассмеялся и хлопнул в ладоши. На ноги мгновенно вскочил царский писец Ченти со свитком в руках. Хену побледнел: что еще он придумал там? Какие козни? Отчего так смешно царю? Тревога сжала его сердце, но дальнейшее поразило своей неожиданностью и сделало этот день одним из самых памятных в жизни...
— Я приказал назвать мою скульптуру, — членораздельно заговорил царь, — Та-Мери.
Хену растерянно заморгал и уставился на владыку Обеих Земель.
— О Хем-ек, — подхватили усладители, — это прекраснейшая мысль: назвать изваяние «Земля возлюбленная»!
— Не будет храмов, жрецов, богослужения при этой скульптуре, — объяснил Хефрэ.
Наступило молчание. Тугодум Хену лихорадочно пытался осмыслить слова царя. Наконец улыбка озарила его напряженное лицо, но немного спустя как бы растаяла.
— А... а если... царь потом передумает?