Вдруг Кар схватил Мериптаха за руку и больно сжал ее.
— Что с тобой, Кар? — удивился скульптор, взглянув на побледневшего друга.
— Смотри, Мериптах, смотри, Туанес... — вполголоса заговорил Кар. Его крупное, обычно доброе лицо окаменело, темные глаза как-то отрешенно глядели вдаль. Мой отец в беде... Ему плохо сейчас, Мериптах! Плохо! Я чувствую это. Он кусает землю. Мне надо вернуться домой...
— Сейчас ночь, — сказал Мериптах. Волнение Кара невольно передалось и ему. — Подожди утра...
— Хорошо, Мериптах. Ты иди спать: сегодня ты много работал, да еще стирал белье — свое, Туанес, даже помог мне. Завтра тоже немалый труд у тебя... Смотри, Мериптах. А мы с Миу на заре — в путь... Иди спать, Туанес...
Кот услышал свое имя, открыл глаза, мяукнул и потянулся: он тоже поработал сегодня на славу, вытащил из зарослей не одну раненую стрелой хозяина утку, а для себя выловил у берега приличную рыбину. Он подполз к Кару и положил голову на его колено.
— Не спрашивай больше, Мериптах, спи. Увидимся дома... Сенеб!
— Сенеб, Кар!
5
...Шумный всплеск прервал сон Мериптаха. Он вскочил с тростниковой циновки и выглянул из шалаша: уже утро, его Туанес выходила из воды на берег.
Коричневая и точно отполированная ласковой рекой, она казалась золотистой в лучах рассвета. Высокие ноги с сильными бедрами ступали упруго, слегка погружаясь в мелкозернистый сырой песок.
Закинув за шею руки и склонив набок голову, Туанес старательно выжала воду из распущенных черных волос, обрезанных ниже плеч.
Синие глаза ее весело глядели на мужа. Тонкие брови слегка касались друг друга на переносице. Белозубая улыбка оттеняла ямочки на щеках и углубление на подбородке.
Удлиненное лицо казалось детским, да и вся она, такая маленькая и хрупкая, с туго подтянутым животом, выглядела совсем девочкой.
— Рэ! — восхищенно произнес Мериптах. — Когда появляешься ты в небе, ты делаешь это для Туанес!
Молодой скульптор был счастлив, но... Но счастье, как и произведение искусства, редко бывает совершенным. Двадцать пять лет сравнялось Мериптаху, девятнадцать — Туанес, а у них до сир пор нет детей...
Может, чем-то заслужили немилость Мут-Нечер, богини-матери?
— Сенеб, Мериптах! Будь здоров! — весело крикнула Туанес и побежала к нему, точно за ней гнались чудища из вчерашних рассказов Кара.
— Сенеб, Туанес, сенеб!
Мериптах нежно обнял жену и мозолистыми ладонями провел по ее влажному телу сверху вниз, сбрасывая прохладные капли на сухую землю. Будто вспомнив что-то, он вдруг нырнул в заросли высокой травы. Там, в квадратной яме, лежала завернутая в сырую ткань неоконченная статуэтка.
Вернувшись, он укрепил ее на плоском камне. Теперь он знал, чего недоставало скульптуре, а его пальцы, еще храня живую прохладу и свежесть тела Туанес, безошибочно лепили изгиб торса и отклоняли назад ровную спину.
— Но я отклонилась вбок, а не назад, — заметила Туанес.
— А так еще больше похоже на тебя! — упрямо сказал Мериптах, и Туанес не стала возражать: когда он говорил «таким тоном» — лучше не мешать.
Мериптах трудился молча, сосредоточенно шлифуя мокрой подушечкой большого пальца скульптуру, а мысли его почему-то возвращались к прошлому, к дням первой встречи с Туанес.
Их дома стояли почти рядом, в районе, где жили мастера по дереву и металлу, скульпторы и камнерезы, художники и писцы, не знавшие бедности, но... и славных родословных.
Хотя это не совсем так. Дед Мериптаха, камнерез Рахеритеп, ушедший за горизонт еще до его рождения, прославился при Хуфу. Ему поручили высечь пирамидион — остроконечный последний камень царской усыпальницы — и установить его на вершине Великой пирамиды перед началом ее облицовки.
Неб-тауи, то есть покойный владыка Обеих Земель, — да будет он счастлив и в Царстве Запада! — пожаловал тогда Рахеритепу усадьбу и немалый участок земли.
Отец Мериптаха, мастер Минхотеп, был проектировщиком жилых домов в столице, а старший брат Анхи стал архитектором и автором проекта нижнего заупокойного храма ныне здравствующего царя.
Матери своей Мериптах не знал — она умерла при его рождении, и он чувствовал себя виноватым и обреченным на житейские неудачи (может, бездетность Туанес — одно из таких наказаний).
Итак, жили они с Туанес на одной улице, но впервые встретились в городке неподалеку от Великой пирамиды, населенном бедными строителями богатых усыпальниц.
Прямые узкие улицы с глухими стенами домов имели особые неглубокие каналы, которые специальные рабочие наполняли водой утром и вечером.
На их же улице в столице вода журчала в любое время дня...
Мериптаху тогда было одиннадцать лет. Он прилежно учился, хорошо рисовал, но больше всего радовал учителя Рэура, когда лепил что-нибудь из глины, высекал из камня или резал по дереву. Делал он это быстро, хорошо улавливал сходство, и как-то по-своему.
Может быть, его дарование унаследовано от деда?..
В тот день Мериптах пришел в городок с Анхи. Брата здесь хорошо знали, относились к нему с уважением и по возможности всегда старались устроиться на работу именно к нему.
Зайдя к камнерезу Тхутинахту, Анхи завел с ним деловой разговор, а Мериптах остался на улице, чтобы испытать «на плаву» маленькую ладью, вырезанную накануне из куска священной акации.
Кораблик, спущенный на воду, тотчас принял необходимое положение!
Тут Мериптах заметил, что его восторг разделяет крохотное синеглазое существо с ямочками на щеках и подбородке, еще незнакомое с одеждой.
— Ты кто? — спросил он, недовольный тем, что нарушено его одиночество.
— Туанес, — вежливо ответило существо.
Мериптах хотел прогнать ее, но, почувствовав неподдельное удовольствие девочки, смягчился и позволил остаться.
— Ты откуда?
— Мой отец Хуфу-ка-иру, смотритель Небосклона Хуфу, — послушно объяснила пятилетняя Туанес.
— Как ты оказалась здесь?
— Не знаю...
— Надо бы знать, — назидательно сказал Мериптах.
— Отец пришел к рабочим, а я жду его здесь.
Пока боги размышляли, оставить это знакомство случайным или занести его в книгу судеб, ладья, наткнувшись на камень, изменила направление, заплыла в боковое ответвление и попала бы в чей-то двор, если б не застряла на мели в проеме стены.
Мериптах взмахнул руками, как крыльями, и кинулся на выручку, но отверстие было мало даже для него. Тогда Туанес легла на живот прямо в воде, подползла под стену, взяла ладью и стала выбираться наружу, как вдруг плечом коснулась острого камня, оставившего кровавый след.
Мальчик немедля обмыл ранку и закрыл ее пластырем из чистой глины. Девочка не уронила ни одной слезы.
— Смелая ты, Туанес, ты смелая! — похвалил он, и девочка весело рассмеялась.
...Прошло пять лет. Еще год. Еще... Их дружба не прерывалась ни на один день и крепла. Видно, таково было желание богов, у которых есть время, чтобы вершить и людские дела.
Они часто бродили в окрестностях Белых Стен, а поскольку ее отец по долгу службы был приставлен к Великой пирамиде, они посещали и эти места.
Над ними уходила в самое небо сверкающая пирамида. Солнечные лучи обнимали ее, одинокую, и, отражаясь, образовывали в голубой вышине прозрачные треугольники, видимые издалека. Воздух, накаленный ее широким подножием, беззвучно скользил по пирамиде колеблющимся маревом.
Жаркий ветер пустыни порой кинет в эту громаду облако песка, и оно взовьется и закрутится жгутом над вершиной, но тут же опустится вниз. И только гордый сокол, друг и покровитель фараонов, высоко кружит над пирамидой, раскинув свои могучие крылья.
Тело Хуфу покоилось где-то в каменной толще, освобожденное от нечистых внутренностей, пропитанное благовониями, запеленатое в несколько слоев материи, укрытое золотыми погребальными доспехами, украшенными драгоценными камнями, с золотым мечом у бедра.