Если Бог есть любовь…
Если Бог есть любовь
Приступая к изучению истории религии, надо быть готовым сделать одно, может быть, неприятное открытие. Надо открыть и признать, что религии действительно и всерьез различны. Когда все вокруг твердят, что все религии равны и что религии суть лишь разные пути к одной и той же Цели, что разница между религиями лишь в некоторых обрядах, но по сути они все учат одному и тому же – то нужна некоторая самостоятельность мысли и зоркость зрения, чтобы заметить, что мода все-таки ошибается. Религии – различны.
На рубеже первого тысячелетия до Рождества Христова вавилонский властитель Ашшурбанапал так описывает свою религиозную деятельность по умирению великих богов, оскорбленных тем, что народ их недостаточно почитал: «Мой дед Синаххериб был закопан, в жертвоприношение ему, закопал я этих людей живыми. Их плоть скормил я псам, свиньям, воронам, орлам. Совершив эти дела и так умиротворив сердца великих богов, моих владык».
Можно ли сказать, что это лишь обрядовая разница с той религией, которую в те века начинал исповедовать соседний народ, народ Израиля? Его пророкам Бог говорил: Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо; раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его, и от единокровного твоего не укрывайся (Ис. 58, 6—7). Так что – путь Исайи и путь Ашшурбанапала – это разные пути к одной и той же Цели?
Религии все-таки действительно различны. Эти различия надо замечать, сопоставлять, и – оценивать.
Именно последнее вызывает наибольшее недоумение у современного светского сознания. Разве можно оценивать религии по шкале хуже-лучше, выше-ниже, совершеннее-примитивнее? Разве все религии не одинаково ценны с духовно-нравственной точки зрения? Не будет ли проявлением нетерпимости и шовинизма отдать предпочтение одной религии перед другими, пусть даже весьма отличными? Как можно сравнивать религии между собой? Каждый народ и каждая эпоха выбирают себе формы религиозной жизни, которые им по размеру и по вкусу. Корректно ли называть религию европейцев более высокой и совершенной, чем религия японцев? Или споры между религиями о том, какая из них истиннее всего – лишь споры между поклонниками смокингов и сторонниками джинсов? Разные люди выбирают разную одежду. Это только естественно. Кто возьмется доказывать преимущество джинсовой пары перед костюмной тройкой, или же выявлять недостатки спортивного стиля по сравнению с вечерними платьями?
Разные стили и модели одежд можно было бы сравнивать и выставлять им оценки по шкале лучше – хуже лишь в том случае, если бы у нас было ясное представление об идеальной одежде. Тогда можно было бы сказать: поскольку вот именно этот вид одежды по таким-то параметрам не соответствует образу идеальной одежды, мы имеем право сказать, что этот стиль несовершенен.
Так и в мире религии можно оценочно сопоставлять религии лишь в том случае, если у нас есть некоторое представление о том, какой могла бы быть идеальная религия. Можем ли мы представить такую, идеальную религиозную формулу?
Как ни странно – да. Чтобы это осознать, даже не нужно становиться лично религиозным человеком. Можно считать, что Бога вообще-то нет, и что религии не более чем попытки человеческого религиозного ума мыслить об Абсолютном. И вот так «со стороны», взглядом не богослова, а «религиоведа» можно посмотреть на многообразие религиозных учений и заметить: религии в схожих словах и образах говорят о Непостижимом и Беспредельном. Конечно, это всё человеческие слова и проекции человеческих представлений на Непознаваемое. Любая такая попытка «проекции» человеческого на Сверхчеловеческое есть определенная дерзость.
Но разные религии решаются разные человеческие свойства «узнать» в Абсолютном бытии. Некоторые решаются признать в Божестве – Разум. Некоторые – Действие. Некоторые – Закон. Некоторые – Силу. И вот, предположим, что мы встречаем двух проповедников, один из которых говорит: «Я в Боге вижу Творца, Вечный Вселенский Разум, Владыку и Судию…» А второй дополняет: «Да, вы правы, все это можно и должно сказать о Боге. Но я бы дерзнул добавить еще одно имя к тем, что вы назвали… Еще Бог есть Любовь…»
И какую же из этих двух предложенных концепций следовало бы признать более высокой, более человечной (хотя это слово здесь звучит несколько парадоксально), более гуманной?
Даже человеку, который не отождествляет себя ни с какой из религиозных традиций, при изучении многообразия религиозных мнений становится очевидно, что формула Бог есть любовь – высочайшая из всех возможных человеческих представлений о Божестве.
Но раз это так – значит, мы подобрали ключ к решению исходной проблемы религиоведения. Теперь мы знаем, на каком именно основании можно сравнивать религиозные учения между собой. У нас появился тот идеал, с которым можно соразмерять реальные исторические религии. С мерилом Бог есть любовь мы можем подходить к разным религиозным течениям и как лагом замерять их реальную глубину.
Два запроса будут посылаться нами в исследуемую нами глубину и на эти два запроса мы будем ждать ответ.
Первый из них – есть ли в данной религии понимание того, что Бог есть любовь. Если же эта формула отсутствует – отсутствует ли она там лишь в силу каких-то случайностей (скажем, ее просто не успели произнести авторитетные в этой традиции тексты и учителя), или же она в принципе невозможна в этой традиции и логически несовместима с ее исходными посылками.
Второй же вопрос – если эта формула исторически есть (или хотя бы логически допустима) в данной традиции, то как именно понимает ее эта традиция.
Начнем наш опрос с религии, которую принято считать наиболее архаичной: с шаманизма. Можно ли сказать, что с точки зрения шаманизма Бог есть любовь? – Нет. Дело в том, что в шаманизме нет вообще представления о Боге. Есть духи: духи тайги, духи тундры, духи зверей, духи предков… Шаман работает с этими духами, связывает их волю (или влияет на нее) своими магическими заклинаниями. Восходя или нисходя по мировому древу, шаман получает доступ в мир духов. Если магические знания шамана полны и сильны, то он подчиняет встреченного духа своим заклинаниям, а его энергию обращает на служение той цели, ради которой шаман и совершал свое мистическое путешествие.
Как это характерно для мира магии и колдовства, не расположение сердца и не взаимная любовь важна для успешного «контактирования», но правильное воспроизведение заклинаний и ритуалов. Здесь не стоит вопрос о том, любит ли шаман духа или любит ли дух шамана. Здесь происходит борьба воль, столкновение сил. Когда нивхи просят шамана помочь больному, а тот по какой-то причине отказывается, то просители силой берут его бубен и колотушку, идут в дом больного и начинают шаманить сами. Духи, услышав знакомый призыв, собираются, и шаману ничего не остается, как соглашаться камлать, дабы избежать неприятных объяснений с вызванными зря духами. Причиной болезни всегда являются сами духи. Вопрос только в том – кто именно из них и из какой они сферы (дело в том, что по представлениям шаманов вредить могут в равной мере и духи из мира надземного, и духи подземелья). При начале камлания шаман созывает своих духов-помощников, чтобы затем уже вместе справиться с тем духом, что вызвал болезнь пациента. Сначала «шаман выходил на улицу, чтобы впустить в себя своего главного духа-помощника. Возвращался он совершенно другим человеком: рычал, косился на людей, брыкался, пока помощники надевали на него плащ с ремнями и шапку. По объяснению собравшихся, происходило это потому, что камлавший в тот вечер шаман был еще начинающим; с годами же шаманы „овладевают“ своими духами и бьются меньше». С этими рычащими, сердитыми и капризными духами и живет шаман, то подчиняясь их воле, то подчиняя их себе. Но о Боге здесь не вспоминают. О Боге как о Едином Источнике всего бытия шаманизм не знает. Поэтому формула Бог есть Любовь для шаманизма оказывается беспредметной.
И в классическом язычестве, в греко-римской религии мы не найдем убеждения Бог есть Любовь. Понятие о Едином Боге здесь как будто присутствует. Но греки не случайно слово бог (феос) считали происходящим от глагола feein – бежать. Единый Бог безымянен и недоступен. К Нему не стоит обращаться с молитвами.
Языческий философ Цельс во втором веке свое недоумение по поводу того, как можно дерзать обращаться с молитвами к Высшему Богу, выражал так: Род христиан и иудеев подобен лягушкам, усевшимся вокруг лужи, или дождевым червям в углу болота, когда они устраивают собрания и спорят между собой. Они говорят, что Бог нам все открывает и предвозвещает, что, оставив весь мир и небесное движение и оставив без внимания эту землю, Он занимается только нами, только к нам посылает Своих вестников и не перестает их посылать и домогаться, чтобы мы всегда были с Ним (Ориген. Против Цельса. IV, 23).
Даже философы лишь теряются в своих попытках нащупать Первоначало. Вода или Огонь, Воздух или Беспредельное (Апейрон), Форма форм или Идея идей… Но все же то бытие, что может быть названо Источником всего, Единым и Подлинно-Сущим, оказывается вне олимпийской религии.
Зевс, глава олимпийского пантеона, не есть Бог в высшем смысле этого слова. Это бог, а не Бог. В Федре (246а) Платон дает такую богословскую зарисовку: Небо (бесцветная, без очертаний неосязаемая сущность, подлинно сущая, зримая лишь уму то, что за пределами неба) вращается, вокруг него во главе с Зевсом идут боги, питающиеся центральным светом. Мысль бога питается умом и чистым знанием, созерцая подлинное бытие. Как видим, Зевс не Бог в монотеистическом смысле. Он сам живет причастием.
Согласно Гесиоду, Зевс потомственный путчист. Первая диада богов здесь носит имена Геи и Урана. Гее не по душе постоянные роды, и однажды Гея, спрятав сына Крона в то место, через которое он явился на свет, дала ему в руки серп острозубый и всяким коварствам его обучила. Ночь за собою ведя, появился Уран, и возлег он около Геи, любовным пылая желаньем, и всюду распространился кругом. Неожиданно левую руку сын протянул из засады, а правой, схвативши огромный серп острозубый, отсек у родителя милого член детородный и бросил назад его сильным размахом (Теогония. 174-181). Кронос-Время, однако, имеет привычку пожирать своих детей ( всепожирающее Время). И когда рождается Зевс, настает время мести.
Так Зевс, не являющийся ни творцом мира, ни творцом людей, оказался владыкой Олимпа и мира. И, значит, нет оснований считать Зевса Богом как Источной причиной бытия, равно как и нет оснований видеть в нем Источник той любви, что привела к появлению людей.
Если же даже в верховном божестве нельзя увидеть ту Любовь, что движет солнце и светила то тем менее у нас оснований прилагать формулу Бог есть любовь к божествам меньшего ранга.
Зло может придти оттуда, откуда человек ожидал помощи. И потому, по выводу А. Ф. Лосева, религиозное чувство римлян остается очень осторожным, малодоверчивым. Римлянин не столько верит, сколько не доверяет своим богам.
Принципиальную вне-моральность богов можно отметить и в вавилонском пантеоне: Ясно, что термин «теодицея» в строгом смысле слова применительно к вавилонской религиозной мысли едва ли уместен: прежде всего по той простой причине, что вавилонские боги не всеблаги и не всемогущи (хотя бы в силу их множественности. То, что эти боги создали людей, совсем не было даром. Не по любви к людям они создали нас. Мардук творит космос (из трупа своей бабушки Тиамат) не потому, что он желает, чтобы другие существа испытали радость соучастия в бытии. Он решает частную и своекорыстную задачу: дать богам такие заботы, чтобы они не подумали свергнуть с трона его самого. И когда совет богов решает создать людей то он решает при этом опять же свои сугубо внутренние проблемы. Вавилонские боги творят людей, чтобы те работали вместо них, чтобы они буквально были их рабами. Боги просят Демиурга: Создай нечто, что богов заменит, пусть оставят свои корзины! Человек создан для того, чтобы вместо богов вести труды по благоустройству космоса.