— Дивизия «Тотенкопф» крайне необходима для предстоящего наступления в районе Вологды. Сил сейчас явно недостаточно, поэтому мы не сможем отправить ее в Египет.
Гитлер молниеносно пришел в бешенство:
— Все, что вы мне сейчас говорите, это одни оправдания. «У нас нехватка сил!» — вот что вы твердите мне постоянно. Нехватка топлива, нехватка боеприпасов. Нехватка всего. Это вся информация, что я получаю от генералов. «Мы не можем сделать это». Вы не можете захватить Вологду, вы не можете захватить Иерусалим. Перед этим я получил сообщение от генерала Гудериана, что он не может взять Багдад. И почему вы не можете сделать этого? Я скажу вам почему. Вы испытываете недостаток желания. Это — трусость, вот что это значит. И вы скрываете эту трусость за устаревшими стратегическими идеями. Если бы вы следовали всем моим приказам, мы были бы на Кавказе уже полгода назад, и не было бы ни одной из нынешних проблем.
Гитлер сделал паузу, чтобы набрать воздух. Браухич ждал, что он опять будет кричать. Но, к его удивлению, фюрер теперь говорил спокойно, почти дружественным ТОНОМ:
— Это большая ответственность. Я понимаю это. Вы устали и больше не способны исполнять свои обязанности. В чем мы нуждаемся теперь, так это в безжалостном следовании национал-социалистическим принципам, а не профессиональным способностям, которые были изучены в академиях. Я — единственный, кто может командовать армией в этой манере, так что я освобождаю вас от командования.
— Как вы пожелаете, мой фюрер, — ответил фон Браухич и чеканным строевым шагом покинул его кабинет.
Бункер Черчилля был расположен в самом центре Лондона посреди респектабельной Кинг Чарльз-стрит. «Отсюда я буду управлять войной!» — заявил Черчилль в мае 1939 года, и все эти годы именно так и было, хотя случалось, что он отсюда и уезжал. Довольно скромное жилище премьер-министра — комната № б5А, где была его спальня и личный кабинет, соседствовало со святая святых этого подземного штаба — «комнатой карт».
В самый разгар войны — в конце 1941 года — комендант бункера увидел серьезную опасность в мраморной лестнице, ведущей на второй этаж. При попадании бомбы она могла бы завалить выход из комнаты карт. Поэтому было решено срочно перестроить убежище: смежную комнату залили бетоном до потолка, оставив тоннельный проход на случай завала.
Впрочем, по сравнению с бункером Гитлера или подземными апартаментами Сталина в Куйбышеве, «war room»[12] британского премьера была укреплена совсем слабо и не выдержала бы попадания даже 500-килограммового фугаса. Но ставка в данном случае делалась вовсе не на толщину перекрытий, а на мастерство зенитчиков и на количество защищающих город истребителей «Спитфайр».
12 сентября сюда прибыл маршал авиации, чтобы решить несколько важных вопросов относительно войны в Бирме. Черчилль принял его вполне по-домашнему — в роскошном зеленом, вышитом золотом, халате и с неизменной сигарой в зубах. Маршал знал, что Черчилль сплошь и рядом работает по ночам, лежа в постели, причем держит под кроватью фаянсовый ночной горшок, чтобы лишний раз никуда не выходить из комнаты, полной сверхсекретных бумаг.
— Я думаю, — начал Черчилль в тот момент, когда его гость уселся в предложенное ему кресло, — что наши успехи на Ближнем Востоке и победы американцев на Тихом океане открывают новую страницу этой войны. Сейчас, чтобы победить, нам уже мало думать о меловых скалах Дувра и предстоящем десанте во Франции. Понятно, что не сегодня завтра мы разгромим турецкие войска у Алеппо, прогоним наци из Тебриза, а может быть, сменим и само турецкое правительство, тем более что желающие совершить военный переворот там всегда были и есть. Но нам также важно восстановить наше военное присутствие в Юго-Восточной Азии — в море джунглей, где нет дорог, где сплошные болота, реки и где обеспечить снабжение наших войск сегодня может только авиация…
— Мы, если говорить честно, — ответил маршал, — не можем сейчас защитить нашу собственную страну. Немецкая авиация то и дело бомбит Лондон.
— Вы знаете, конечно, что я в августе посетил маршала Сталина и для этого летал к нему в Россию. Мне даже сделали специальную кислородную маску, чтобы я мог курить в воздухе, поскольку перелет проходил на большой высоте, где наци не могли нас достать. После официальной части переговоров Сталин пригласил меня к себе на квартиру в Кремле поужинать. Он был страшно зол, что я не согласился с его планами по открытию второго фронта в Европе, но тут лицо у него посветлело. Он шел впереди и показывал дорогу. Когда мы уселись за стол, то разговор как-то сам собой зашел о наших дочерях. Я сказал, что у моей дочери Сары рыжие волосы, а Сталин заметил, что его дочь Светлана тоже рыжая, и велел ее позвать. Она тут же появилась и была мне представлена, после чего он даже подарил ей какой-то сувенир.