Я решила, что нужно дать Джеку понять, что я воспринимаю нашу встречу не как свидание, а как второе деловое интервью. Поэтому я остановила свой выбор на бежевых слаксах, черных лодочках без каблуков и черной хлопчатобумажной двойке. Миленько, но в то же время не очень сексуально. Днем я послала Джеку сообщение по голосовой почте с предложением встретиться в испанском ресторанчике на Томпсон-стрит, где подают паэлью. Я выбрала этот ресторан еще и потому, что мне показался подходящим район – старомодный квартал Виллиджа, оригинальный, но самую малость обшарпанный, – я решила, что мой выбор создаст у Херлихи правильный настрой.
Мы договорились встретиться в ресторане в половине восьмого, и в семь пятнадцать я вышла из дому. Небо над головой напоминало по цвету темную джинсу, весна была в самом разгаре, и, проходя через парк на Вашингтон-сквер, где было полно народу, я буквально кожей чувствовала всеобщий подъем.
Когда я пришла в ресторан, Джека там еще не было, но меня усадили за столик – в углу у окна, выходящего на улицу, под дешевой картиной маслом с изображением матадора. Я тут же достала блокнот и положила его на стол, давая понять, что я здесь по делу. Я успела заказать только бокал каберне, когда появился Джек. Он торопливо шел через зал, приглаживая пятерней рыжевато-каштановые волосы. Одет он был более официально, чем в прошлый раз: темно-синий пиджак в спортивном стиле, оксфордская рубашка в тонкую белую и голубую полоску и темно-коричневые слаксы. В этом костюме он выглядел как выпускник частной школы на свидании. Я снова почувствовала уже знакомый легкий толчок в живот.
– Надеюсь, я не заставил вас долго ждать?
Он очень мило улыбнулся, сел и постарался по возможности уместить под столом свои длинные ноги.
– Нет, я только что пришла, – ответила я.
– Я ходил туда-сюда по улице, пытаясь найти этот ресторан, пока не сообразил, что прошел лишний квартал. Я собираюсь как следует освоить этот район, надеюсь, к концу лета буду знать его как свои пять пальцев.
Джек стал расстилать на коленях салфетку, я видела, что мой блокнот он заметил.
– Как прошли выходные? – спросила я. – Ходили по магазинам? Купили на Восьмой улице брюки парашютиста? Участвовали еще в каких-нибудь местных развлечениях?
– По магазинам не ходил, но надо было бы. Мне нужно как минимум купить что-нибудь черное, чтобы я не выглядел как турист. А выходные я провел на Бермудах, уехал в пятницу утром и вернулся вчера в середине дня.
Гм… Бермудские острова – место, куда ездят парами. Может, он ненавязчиво дает мне понять, что у него есть подружка и наш сегодняшний обед – чисто деловое мероприятие? Неужели я настолько самовлюбленная особа, что неправильно истолковала его приглашение? Наверное, я должна была испытать облегчение, но почему-то не испытала, наоборот, у меня испортилось настроение. Стараясь говорить непринужденно, я поинтересовалась:
– Вы поехали туда для собственного удовольствия или вас вызвали на консультацию к сыну богатеньких родителей, у которого возникла какая-нибудь ужасная проблема, например, страх перед песком и прибоем?
Джек засмеялся.
– А вы знаете, такая фобия действительно существует. Страх перед волнами называется кимофобией.
– Серьезно?
– Фобий существует множество, среди них попадаются и весьма экзотические. Например, есть хомиклофобия, это страх перед туманом. Бывает страх перед щенками, пупафобия. Есть даже такая болезнь, как страх перед цифрой «восемь» – октофобия.
– Вы заучили все эти названия, когда учились в университете?
Он снова засмеялся.
– Нет, я их выучил, когда мне полагалось заниматься совсем другими делами, например, готовиться к выпускным экзаменам. Знаете, какая фобия мне особенно нравится? Лутрафобия – страх перед выдрами.
– Перед выдрами? Не представляю, кто и почему может их бояться, они такие симпатичные. Вот перед устрицами – другое дело, я в жизни ни одной не съела, не могу заставить себя их проглотить.
Ну вот, сама не понимаю, как у меня вырвалось такое. Это равносильно признанию, что меня часто рвет. Теперь он небось сидит и думает, боюсь ли я заниматься оральным сексом.
– Думаю, на самом деле у вас бленнофобия – отвращение к слизи, – сказал Джек. – Что-нибудь еще? Есть что-то такое, от чего у вас учащается дыхание и что мешает вам спать по ночам?
Класс! Мы знакомы в общей сложности меньше двух часов, а он уже знает, что я страдаю бессонницей!
– Так я вам и призналась, – ответила я со смехом, – не скажу, я и так уже чересчур разоткровенничалась.
Подошел официант с моим вином, Джек заказал себе такое же. Когда мы снова остались одни, я попыталась увести разговор от собственной персоны и спросила, почему он решил преподавать, а не предпочел работать в основном с пациентами. Пока он отвечал, я изучала его лицо. Я пришла к выводу, что это тот самый случай, когда целое выглядит гораздо лучше, чем его отдельные части. И я оказалась не единственной, кто это оценил. Три женщины, обедавшие за соседним столиком, таращили на Джека глаза с той самой минуты, как он вошел в ресторан.
Я стала расспрашивать Джека об особых случаях, которыми он занимался. Отвечая мне, он заговорил быстро, явно стираясь поскорее закрыть эту тему и снова перевести разговор на меня, но я не поддалась и не дала ему такой возможности.
– Кстати, о трудных детях, – вставила я. – У меня есть еще несколько вопросов о Марки.
– А, Марки, наша озорница.
Если Джек и был недоволен тем, что я перевела разговор на деловую тему, то вида не подал.
– Мне очень помогло то, что вы рассказали в прошлый раз. Вспоминая инциденты, которые я видела сама, и те, о которых мне только рассказывали, я почти всегда могла догадаться, как Марки передвигала предметы. Почти, но не всегда. Есть несколько случаев, которые меня озадачивают, я не могу понять, как она смогла все провернуть.
Нас прервал официант. Он пришел принять заказ, я заказала паэлью, и по моему совету Джек выбрал ее же.
– Какие, например? – спросил Джек, когда официант ушел.
– Например, я стояла с Марки и ее родителями в комнате, и в это время в воздух взлетела мягкая игрушка. Чуть раньше в тот же день по кофейному столу вдруг поехали две чашки. Оба раза Марки стояла в противоположной части комнаты.
Джек развернул стул так, что спинка встала почти перпендикулярно столу, скрестил ноги, взял бокал и стал медленно вертеть его в руке.
– Скажите, в детстве вы не учились показывать фокусы?
– Я знала несколько карточных фокусов, еще я умела делать так, чтобы двадцатипятицентовик исчезал из моей руки и появлялся из уха.
– В фокусе с ухом вы, наверное, использовали то, что иллюзионисты используют почти в каждом трюке, – отвлечение внимания так?
– Это когда заставляешь зрителей смотреть в другую сторону?
– В общем, да. Почему иллюзионистам удается дурачить публику? Потому что зритель интуитивно смотрит туда, где что-то происходит. Фокусник делает левой рукой пассы в воздухе, все на нее и смотрят, не замечая, что правой он в это время тайком проделывает свой фокус.
– Вы, часом, в свободное время не подрабатываете магом и волшебником?
Джек засмеялся.
– В детстве я мечтал стать фокусником. Мне было тогда лет десять-одиннадцать, и я увлекался этим года два. Мне даже удалось убедить младшую сестренку, что я могу сделать ее невидимой.
– И это имеет какое-то отношение к Марки?
– В некотором роде имеет. Я уверен, что Марки в своих фокусах использует старый добрый трюк с отвлечением внимания. В тех случаях, о которых вы сказали, похоже, именно так и происходило. Возьмем, к примеру, ту мягкую игрушку. В тот момент вы, вероятно, разговаривали с родителями девочки. Марки могла и не направлять ваше внимание по ложному следу специально, она просто выждала момент, когда это произошло естественным путем. И когда внимание всех присутствующих было занято чем-то другим, она швырнула игрушку через комнату.