В редакции, когда я туда добралась, стояла мертвая тишина. Но это было естественно: мы вступили в период двух-, трехдневного затишья, которое всегда наступает после сдачи очередного номера в печать. Но сейчас было трудно сказать, насколько общее настроение объяснялось обычными причинами, а насколько – сумасшествием, царившим в редакции в последнее время. Выйдя из лифта, я дошла до угла и посмотрела на «оркестровую яму»: офис походил на город призраков. Потом я пошла кружным путем к своему кабинету, надеясь не встретить по дороге Лесли.
Мой кабинет на первый взгляд казался нетронутым, похоже, в мое отсутствие там никто не рылся. Я невольно задавала себе вопрос, настанет ли такое время, когда я смогу снова входить в кабинет без чувства брезгливости, смешанного со страхом. Я сняла плащ, стряхнула воду и повесила его на крючок, прибитый к внутренней стороне двери. Сапоги и зонтик я выставила в коридор и переобулась в туфли, которые принесла с собой.
Я пришла в офис, чтобы сдать статью, и собиралась покончить с этим поскорее, борясь с искушением исправить еще что-нибудь. Нэнси Хайленд начинает свою читку в половине четвертого, так что в три мне нужно выйти из редакции. Я надеялась, что мне удастся поговорить с Нэнси и узнать поточнее, насколько велики разрушения, которые оставляла после себя Хайди, прокладывая путь по жизни, а там можно будет решить, насколько разумно включать Нэнси в число подозреваемых.
Но что дальше? Мне не терпелось продолжить разработку варианта, связанного с Хайди, но в то же время я до сих пор не была на все сто процентов уверена, что иду по правильному пути. Чем больше я над этим думала, тем яснее понимала, что мне нужно идти одновременно двумя параллельными путями. Первый: мне нужно собрать все, какие только удастся, доказательства, подтверждающие мою версию убийства Хайди. Путь номер два: даже не доказав окончательно эту версию, я должна действовать, исходя из предпосылки, что она верна, и пытаться выяснить, кто же все-таки убил Хайди. Если тот же убийца послал Пэтти Гейлин «нехорошее» печенье, чтобы запутать расследование, то это означает, что он чувствует себя загнанным в угол. О том, какой шаг убийца может предпринять следующим, я и подумать боялась.
Я уже пообщалась со всеми людьми, которые занимали заметное место в жизни Хайди, я дважды обшарила ее квартиру, стараясь ничего не упустить, расспросила двух бывших любовников Хайди – Джоди и Кипа. Чего мне пока не удалось сделать, так это установить личность таинственного мужчины, любителя джаза и водки, дарителя драгоценностей. Сначала я думала, что это Кип, но теперь его явно сменил в роли любовника Хайди кто-то другой. Что-то мне подсказывало, что если я узнаю, кто он, то буду близка к разгадке.
Я взяла статью про Марки, прошла к кабинету Полли и опустила в почтовый ящик. Ни самой Полли, ни ее ассистентки не было видно. Вернувшись в свой кабинет, я заказала по телефону суп из морских моллюсков. Суп доставили, и я быстренько его съела, заев тремя пакетами маленьких и совершенно безвкусных галет, которые входили в комплект. Дожевывая галеты, я продумала свою дальнейшую стратегию. Во-первых, я воспользуюсь приглашением Кэт и поеду завтра в Литчфилд. Возможно, только возможно, мне удастся узнать там что-нибудь новенькое. Эта поездка даст мне отличную возможность как следует присмотреться к отношениям Кэт и Джеффа, и я смогу точнее оценить Джеффа как предполагаемого подозреваемого. Кроме того, поскольку Хайди бывала в литчфилдском доме и даже намеревалась принимать там таинственного любовника, быть может, на месте найдется что-нибудь разоблачительное. Шансов, конечно, было немного, но это все же лучше, чем шататься по Нью-Йорку, не имея никаких зацепок.
Что касается сегодняшнего дня, то после встречи с Нэнси Хайленд я собиралась еще раз побывать в доме Кэт. Сама Кэт на пути в Литчфилд, Джефф благополучно отбыл в Майами, но Карлотта должна быть на месте. Я возьму в художественном отделе фотоаппарат «Полароид», сфотографирую чертов лепесток и покажу фотографию продавщице бутика «Годива». Если повезет, то она подтвердит, что он некогда был частью цветка, украшавшего крышку коробки конфет.
Из офиса я вышла ровно в три часа. Книжный магазин на Медисон-авеню, где должно было проходить чаепитие за книгой, оказался одним из тех немногих независимых магазинчиков, которые каким-то чудом ухитряются выжить на рынке и не быть вытесненными крупными торговыми центрами. Я протиснулась к небольшой свободной площадке в глубине магазина, где Нэнси Хайленд уже начала чтение. Слушателей было человек двадцать, все женщины, они сидели на черных складных стульях или стояли, прислонясь к стеллажам с книгами. На небольшом столике стояла тарелка с итальянским печеньем, по-видимому, эта деталь была призвана напомнить, что мероприятие официально называется чаепитием.
Судя по информации на плакате, Нэнси читала рассказ, вошедший в сборник «Любовь любой ценой». Насколько я могла понять, опоздав на двадцать минут, речь шла о разведенной женщине средних лет, которая отправилась в отпуск в Северную Африку и там влюбилась в молодого руководителя туристической группы. Нэнси произносила каждое слово так веско, так серьезно, как будто читала роман «Мертвые» Джеймса Джойса. Я попыталась изобразить заинтересованность, но это было очень и очень трудно.
Хотя слушателей собралось немного, те, что пришли, проявляли энтузиазм; по-видимому, это были в основном друзья и поклонники Нэнси. Когда она закончила чтение, едва ли не каждый захотел подойти к ней поговорить. Я держалась в сторонке, дожидаясь, пока все поделятся мнениями и зададут вопросы, но две дамы застряли очень прочно, и минут через двадцать мне стало ясно, что в обозримом будущем они не уйдут. Я поняла, что надо действовать. Сейчас или никогда.
– Нэнси, добрый день, – сказала я, выходя вперед и протягивая ей руку. – Мы с вами встречались не так давно на приеме в доме Кэт Джонс. Мне очень понравилось, как вы читали.
Она с неприязнью посмотрела на меня. У Нэнси было маленькое веснушчатое лицо, такие лица выглядят очень мило, когда их обладательницам не исполнилось еще двадцати пяти, а потом они сморщиваются, как залежавшиеся персики. На Нэнси был костюм от Шанель, розовый с золотыми пуговицами; наверное, она выбрала его, стремясь компенсировать впечатление от лица.
– Так вы из «Глянца», – сказала она наконец. – Не могу поверить, что вы пришли на мое чтение.
– Дело в том, что я тоже пишу, и мне было интересно вас послушать. У вас найдется для меня минутка?
– Вообще-то нет, – быстро сказала она. – Я иду на обед с подругами, и они уже меня ждут.
– Я задержу вас всего на пару секунд, дело очень важное.
Она тяжело вздохнула.
– Ну хорошо, только, пожалуйста, побыстрее.
Я понизила голос, потому что эти самые подруги маячили у меня за спиной.
– Возможно, вы уже слышали, что няню Кэт Джонс, некую Хайди, убили.
– Еще бы, конечно, я об этом слышала. Полицейские не поленились приехать в Скарсдейл, чтобы задать мне свои дурацкие вопросы. Но я им сказала, что абсолютно ничего не знаю об этом деле.
– Кэт беспокоят некоторые подробности из прошлого Хайди, которые всплыли в процессе расследования, и она попросила меня кое-что узнать.
– Вот как, – протянула Нэнси. – Занятно. Значит, она решила навести справки об этой особе сейчас. Поздновато.
Разговаривая, она наклоняла голову то в одну сторону, то в другую, как будто отсчитывала секунды.
– Я знаю, что раньше Хайди служила в вашем доме, и у вас с ней были какие-то проблемы.
– Кто это вам сказал? Долорес?
Я уклонилась от ответа и продолжала:
– Я слышала, что она причинила вам какие-то неприятности, вроде бы у нее был роман с вашим старшим сыном.
– С моим сыном? – недоверчиво переспросила Нэнси. – Все-таки вы говорили с Долорес, я чувствую. Она вечно все перепутает. Нет, у нее не было романа с моим сыном. Она с ним играла. Она его дразнила и мучила, но я узнала об этом только прошлой осенью, после того как он уехал в Чапел-Хилл; он рассказал мне обо всем по телефону. Хайди же хотела поймать рыбу покрупнее. С кем у нее действительно был роман, так это с моим знакомым по кантри-клубу, торговцем «мерседесами», женатым мужчиной с двумя детьми. Все это вскрылось уже после того, как она уехала из Скарсдейла. Жена его простила, хотя я до сих пор не понимаю почему – он так жалок.