— Она меня не предавала! — наверное, слишком горячо возразил Вадим. — Она умерла.
Мужик с дипломами в золочёных рамках на стене посмотрел на него с сочувствием, граничащим с презрением.
— Вы так говорите, потому что так правильно. Так подсказывает ваш разум. Но ваши эмоции говорят о другом. Ребёнок, что остался без матери, всегда чувствует себя преданным. В шестнадцать вы ещё были ребёнком. Она не смогла преодолеть свою болезнь, она вас бросила, она…
Вадим швырнул на журнальный столик перед собой какие-то бумаги, что держал в руках. Встал с дорогого кожаного дивана. С ненавистью посмотрел в мясистое самодовольное лицо психолога и вышел из кабинета.
«Это отец её предал. Отец — предатель», — твердил он себе всю дорогу.
Секретарь психолога потом перезвонила, пригласила его закончить беседу, но он не пошёл.
Может, зря.
Вадим как раз дошёл до разбитой машины, когда рядом остановился внедорожник Предателя.
8
Отец молча обошёл разбитую машину. Присел у разбитой фары, закрыл погнутый капот, оценил помятый забор.
— Я вызвал ДПС и комиссаров, — виновато топтался рядом Вадим. Он понимал, как это выглядело для отца. Как обычно — тупо, нелепо, как полное дерьмо, — и чувствовал себя неловко.
По мнению отца, Вадим снова облажался. Впрочем, ничего другого отец от него и не ждал.
— Я понимаю, за что ты ненавидишь меня, но портить машину моей жены было необязательно.
— Пап, я просто…
— Просто что? — глянул он жёстко. — Ты куда-то торопился? Слишком разогнался? Не знал, что вода превращается в лёд при минусовых температурах?
— Я всё отремонтирую.
— Конечно, ты отремонтируешь. Что ты рукожоп, и не умеешь водить машину, никто не виноват. Но знаешь, можешь сколько угодно ненавидеть меня, не звонить, не писать, презирать, игнорировать — Ольга ни в чём не виновата. Не нужно портить нервы беременной женщине.
Он запрыгнул в свою машину. Дверь хлопнула. Его крутой внедорожник ослепил красным светом хрустальных стоп-сигналов и поехал.
— Да я же не специально! — крикнул Вадим вдогонку. — Я же хотел… — он безнадёжно взмахнул руками.
— А чего ты хотел? — раздался рядом знакомый голос.
«Ирка», — обрадовался он.
В тёплых уггах, пуховике, с термосом в руках и леденцом на палочке во рту она казалась совсем девчонкой. Особенно Вадиму понравились милые вязанные митенки и такие же смешные гамаши до колен. Воскресенский даже улыбнулся, хотя улыбка, конечно, вышла жалкой.
— Хотел как лучше, — вздохнул он. — Надеялся наладить отношения с отцом. Съездить для его беременной жены за мороженым, но, когда отношения хочет наладить только один из двоих, обычно так и бывает.
— А что не так с вашими отношениями? — протянула она свёрток. — Это тебе. Ждать ГАИ, наверное, придётся долго.
— Ух ты, — выдохнул Воскресенский. — Бутерброды? Кофе? И всё мне?!
Она посмотрела на него скептически. Хмыкнула.
— Это всего лишь сыр и хлеб. Я не почку тебе отдаю. Может, пойдём в машину?
— Пойдём. Быстро ты. Она даже остыть не успела.
— Я же сказала, только переобуюсь. Эти всё, разбрелись? — оглянулась Ирка на магазин, на забор. Качнула головой. — Сплетники.
Сплетники, не сплетники, забрался Вадим в машину вслед за ней, но именно в тот момент, когда его предупредили, чтобы с ней не связывался, он решил — обязательно свяжется.
Вернее, сначала он удивился, что не подумал о том, что она может быть несвободна или замужем, потом понял почему: будь он её мужем, ни за что не позволил бы возвращаться вечером одной, куда бы они ни ходила — проводил, встретил. Хотя мужья, конечно, бывают разные. А потом поймал себя на мысли, что ему всё равно, есть у неё муж или нет. Абсолютно всё равно.
Он даже подумал, если бы она не упала, в чёртово дерево он бы врезался всё равно.
Конечно, можно было просто затормозить, что-нибудь спросить, попытаться познакомиться, но тогда шансов получить бутерброд из её рук не было ни одного.
Инстинкты повели его к сердцу женщины самым коротким путём — башкой в дерево.
— Так что не так с твоим отцом? — удобно устроилась Ирка на сиденье, расстегнула пуховик.
— У нас очень сложные отношения, — не стал Вадим строить из себя сурового брутала, из которого клещами слово не вытянешь.
— Сложные — это вы пять лет не разговаривали? — развернула она для него бутерброд.
— На самом деле — больше семи. Не так чтобы совсем не разговаривали, но те пару слов, которыми мы обменялись за эти годы, не в счёт.