Я смотрю мелодраму, которая мне уже начинает не нравиться. Я всегда смотрю где-то три четверти фильма. Пока у героев все плохо, они страдают, им можно сопереживать и даже находить что-то общее с собой -- хотя на самом деле этого общего почти нет, -- но как только у них начинает налаживаться жизнь, я закрываю окно и запускаю другое кино.
Иногда -- когда актеры играют не так плохо, как обычно -- я даже капаю слезами на клавиатуру. Но когда на часах показывает 23.30, я выключаю компьютер и иду спать. Вера часто ложится раньше меня, хотя до сих пор она любила засиживаться в Интернете заполночь. В комнате накурено, хоть топор вешай. Но мне это даже нравится. Горько дышать, но это подтверждает, что Вера здесь.
О ее собеседнике я знаю мало. Он англичанин. Чистокровный англичанин. Художник. Кудлатый и бородатый. Ему за сорок, живет где-то в провинции, в частном доме, рисует комиксы. Вера рассказывала, что он много лет работал в каком-то унылом офисе и развлекался тем, что в свободные минутки придумывал и рисовал на желтых стикерах вымышленных животных, разных непонятных чебурашек и зубастиков, которым придумывал названия и повадки, а потом и среду обитания. А однажды увидел, что этими стикерами залеплена вся стена его комнаты, и подумал: "А о чем они разговаривают между собой, когда меня нет?" И стал рисовать комиксы.
Теперь он зарабатывает на жизнь этим. Эксплуатирует несчастных зверей, о которых никто не замолвит словечко в общество защиты вымышленных животных.
Сегодня, когда я захожу в комнату, Вера не спит.
-- Знаешь, сегодня я сказала Фрэнку... что-то в своем стиле... очень злое...
Вопросительно смотрю на нее.
-- Он так смеялся, так добродушно, как будто я смешно пошутила.
-- Может, он не понял, что это была не шутка?
-- А может, это и была шутка?
Вера смотрит на меня, в глаза ее, цвета крепкого чая, кажется, добавили сахар.
-- Если только вся жизнь -- шутка, -- говорю я, забираясь под одеяло. -- И смерть тоже.
-- Жизнь -- это... а что, забавно было бы сделать такую жвачку с фантиками "Жизнь -- это...". Прибыли были бы...
-- Деньгоголик. Я бы сказала, что жизнь -- это тоска.
-- Не хочешь уйти из ларька?
-- Нет, пока мне и в нем хорошо.
-- Что-то не видно, -- Вера качает головой. Видела бы она себя со стороны. Училка!
-- Смотри внимательней.
-- Ну, твое дело. Давай спать. Спокойной ночи!
-- А раньше последнее слово в перепалках было за тобой!
-- Я просто устала. Голова болит.
-- Может, стоит меньше курить в комнате?
-- Стоит. Я попробую бросить.
-- Отлично. Я что-то не хочу спать. Пойду что-нибудь съем.
Я бреду на кухню. И сижу там долго-долго, почти до утра. Мне плевать, что на работе я буду валиться с ног и обсчитывать то покупателей, то себя.
Я заполняю анкету на сайте знакомств. Правда, мне придется ограничиться русским, по-английски я не говорю, но что поделаешь.
Да, чудеса случаются.
Особенно под Новый год. Волшебные палочки продавались! Даже со Спанч-Бобом расходились на удивление неплохо, как оказалось, его слава достигла здешних мест. А может, он был просто желтый и веселый, и этого было достаточно.
-- Какую же взять для моего Сережки? -- спрашивала продавщица из колбасного. -- Со звездой или с этим человечком?
-- Берите со звездой, с человечком ему уже Ивановна взяла!
-- Ох, -- женщина вздохнула. -- Ивановна... Как она меня задолбала уже... Не оторвать ее от Сережки. Он уже на Колю отзывается... Хоть из города уезжай... Давайте со звездой, что ли...
Я нажимаю на кнопочку:
-- Видите, вот тут нажимаем, и она светится. -- Но лицо у женщины такое потухшее, что я понимаю, что эта дурацкая палочка вряд ли ей поможет.
Вечером пожаловали психи.
Им в честь праздников отвалили аж по пятисотенной. Выстроились они аккуратной очередью -- человек десять -- и все одно и то же:
-- Это! -- и в палочку тычут.
Я объясняю, куда жать и что делать, а они аж светятся сами. Ну а потом давай палочками махать, смеются, бегают вокруг ларька. Лица, конечно, совсем не ангельские, отсутствие разума-то ой как видать... Хотя, может, какой-нибудь бог потихоньку рисовал вот таких "ангелочков" -- и клеил стикеры на стену... А потом решил: чего ж добру-то пропадать?
Снег валит, я почти ничего не вижу за стеклом ларька, кроме изредка вспыхивающих звезд от волшебных палочек... У меня слипаются глаза... Нельзя спать, уже вечер, скоро придет Старый Хер за выручкой... Придет и постучит... А я могу и не услышать, я крепко сплю... Нельзя спать... Я же еду в электричке, колеса стучат и стучат, и мне так хорошо, хотя я еду сама не знаю куда. Все равно нельзя спать, а то проеду еще... Краем глаза я вижу, что напротив меня сидит мужчина, я не могу его рассмотреть, но почему-то чувствую на себе его взгляд, он словно видит меня насквозь, словно я -- не человек из плоти и крови, а полупрозрачный призрак. И это меня ужасно смущает -- что он меня видит, а его нет, в конце концов, это нечестно, я стараюсь ухватить его образ, но глаза у него такие черные, такие сильные, что я никак не могу пробиться в него, никак, но чувствую, что он улыбается, ощущая свою власть надо мной...