-- Люд, ты откроешь мнэ или нэт?
Я чуть не сваливаюсь со стула. Все-таки заснула.
Открываю дверь, виновато выслушиваю ворчание Фихерата.
-- Спишь и ничего не слишь! А если покупатель? Устал, что ль?
Я пожимаю плачами, что значит: сама не знаю, что на меня нашло, уж вы простите.
-- Вот ты хароший дэвушка, Люд, но такой сонный... Всигда сонный! Нэльзя такой быть: пакупатель не будет, дэнег не будит, мущщин тоже не будит! Надо быть шюстрый, тогда все будит, всё! У нас в семье три ларька, три! И все успеваем! Шюстрый! Держи, к празднику тебе канфэт! Я пабэжал, еще в другом мэсте надо выручку принять! А ты не спи, тебе еще полчаса, потом закроэшь, и -- на праздники!
Вот ведь гад, думала, хоть отпустит пораньше. Сон уже не шел. Покупатели тоже.
Впрочем, еще одного Спанч-Боба удалось втюхать какому-то мужику, который просто хотел разменять тысячу.
Новый год я встречала с мамой. Мы просто договорились не поднимать трудные темы, поэтому сидели и молчали.
-- Почему ни ты, ни твой отец никогда не объясняете своих поступков? -- наконец спросила мама.
-- Может, мы сами не знаем их причины, -- ответила я.
Или мы просто не совершаем никаких поступков, нами совершают поступки какие-то другие силы -- вне нас?
Я знала, что он будет провожать до дома другую девушку и что она, эта девушка, совершенно не любит его, что все время высмеивает его, я сама слышала, как она потешалась над его внешним видом, я стояла рядом с ней и ее подругой, когда они разговаривали, я все слышала. И тогда в тот день я увидела, что он оставил на парте шарф, свой длинный, серый с черным, шарф. И не знаю, что нашло на меня, я схватила его и бросилась вслед за ним, я помчалась вниз, в холл, по крутой лестнице со второго этажа, я налетала на преподавателей и студентов, сбивая их с ног, я кричала:
-- Стой, подожди! -- размахивая шарфом, как флагом.
А когда настигла его внизу, то просто протянула эту забытую вещь, задыхаясь и лепеча:
-- Вот... ты забыл...
-- Спасибо. Но это не мое. Он там еще до нашей пары лежал. Сдай на вахту.
И все, кто был в холле в этот момент, таращились на меня, и он, и та девушка, с которой он потом ушел, и все мои однокурсницы, и мне было так стыдно и противно, как никогда в жизни. Я стояла с непонятно чьим шарфом руках, и не знала, куда его девать.
Покупатели не раз обзывали меня тупицей и тормозом, материли на чем свет стоит, но никогда я не читала в их глазах такой презрительной насмешки. Нет, никто не смеялся, но хватило и одной ухмылки той толстомордой девахи, которая тогда пела песню про еврея.
Я две сессии сдала, а потом -- ушла.
Все забыли, а я нет. Я каждый день его видела, уже не с той девушкой, а с какой-то другой, вообще с другой специальности, он как-то быстро сообразил, что та его действительно не любит, и нашел другую.
Про меня даже не подумал.
Не могла я этого видеть. Говорят: помогает время. Но время проходило сквозь меня, как через дуршлаг.
Но как такое маме расскажешь?
Я вот историю отца даже знать не хочу, там, наверно, тоже что-то такое, чего никто не поймет.
А потом ударили холода. И выяснилось, что до этого вообще была не зима.
Стало как-то на самом деле не очень хорошо.
Ирка прилепила к стеклу бумажку с надписью "Укутай колу!"
Это значило: уходя, Люда, не забудь аккуратно накрыть банки с колой своей синтепоновой жилеткой. А иначе -- бум, большой бум -- банки разорвет от холода, что бывало уже не раз. Впрочем, самое худшее уже случилось: лопнула бутылка одеколона "Саша": и это был один из самых ужасных дней за всю мою здешнюю карьеру. Нестерпимо болела голова, и я даже опасалась, что уйду в те заповедные края, где гуляют психи, размахивая волшебными палочками.
Но и этот день я как-то пережила.
Полный пэ пришел, когда я потеряла варежки. Купить новые было проще простого -- на станции одна бабка торговала неплохим самовязом -- но я почему-то уперлась.
-- Ну чего ты мучаешься, дура? -- сердито ворчала Вера. -- Перед кем выпендриваешься?
-- Просто так, -- пожимала я плечами. -- Накатило. -- Я уже не злилась на Веру, как-то вся злость на людей и мир отступила, как будто испугавшись холода, заперлась в моем сердце и решительно настроилась никуда не выходить.
-- Блин, несносная ж ты личность...
Корчу смиренническую гримасу.