-- Да уж, -- покачала головой Вера. -- Бог всех испытывает. Одним дает бедность, другим -- богатство, третьим -- какие-нибудь болячки, а четвертым -- просто поганый характер, и последнее испытание в чем-то гораздо сложнее прочих. По крайней мере я не встречала тех, кто его прошел.
-- Думаешь, я кого-нибудь убью в итоге?
Вера улыбнулась и лукаво подняла бровь:
-- Вряд ли. Но на понт тебя брать не стану -- а то мало ли...
-- Ничего, я от тебя передачек в тюрьме ждать не стану. Можешь спокойно в Англию уезжать.
-- Люд, да брось. -- Она пытается меня утешить. -- Неясно еще ничего. Что ты так взъелась?
-- Прости. Пойду я.
-- Я, может, никуда и не уеду.
-- Да уж лучше уедь. Будь счастлива и все такое. Может, если ты из-за моей спины не будешь высовываться, когда я в скайпе сижу, так и меня кто-нибудь куда-нибудь позовет. А так -- все только тебя зовут!
-- Ох, боже, дался тебе этот дурак! Забудь ты.
-- У меня память, как выключатель у нас в туалете: или не включить, или не выключить.
Трудно забыть. Почему когда Вера решила поиграть со Вселенной -- ей, пожалуйста, девяносто кэгэ счастья да еще с бородой -- а как я, так мне -- какой-то дурак, который, увидев из-за моей спины проходившую по комнате Веру, стал допытываться, кто она такая и свободна ли, так что мне еле-еле удалость перевести разговор в другое русло.
Мало того, потом он мне еще дважды писал и все спрашивал о ней. Это как если бы я, сидя в крещенскую ночь перед зеркалом, загадала "суженый, ряженый, приди ко мне водку пить" (или что там?), а из зеркала бы выглянула чья-то физия и спросила: "Слы, а Вера где?"
На всех Веры не хватает, дорогой мой, дефицит это. Шиш тебе, а не Веру.
Ну и после мне на том сайте тоже какие-то дураки писали.
На металлических жалюзи, которыми мы закрываем на ночь витрину, намерз лед. Я попыталась открыть одну из витрин, но ничего не вышло. Потянула изо всей дурацкой мочи, и жалюзи распалось на отдельные пластины. Пришлось оставить витрину в таком виде до вечера, остальные додумалась растопить, полив подогретой водой. Провозилась все утро, но так даже веселее. Согрелась и без танцев.
Днем сбегала к колонке за водой, мороз пробирал немного, но ничего, терпимо. Нормально и без варежек, я крута, хуле.
Но когда я уже стояла у двери ларька, руку вдруг ужасно свело, скрючило пальцы так, что я не удержала ключ и он выпал прямо в снег. Пришлось шарить в снегу, пальцы не хотели разгибаться, ужасная, ужасная боль, даже слезы показались на глазах, но тут же замерзли. Наконец-то я как-то подцепила ключ, кое-как воткнула его в замок и, надавив на него всем телом, открыла-таки дверь. И тут же, сев перед печкой, долго держала у теплого ее рта эти странные чужие руки, которые меня совсем не слушались, так что я не удивилась бы, если б они схватили меня за горло и стали душить.
В окошко постучали.
Это был Рубанок. Я никогда не подаю вида, что знаю покупателя, если он не здоровается сам.
Рубанок меня не узнал, даже не заметил.
-- Два черных Петра. Черных, как моя жизнь.
Он был неудачно выбрит: если б я подозревала, что его руки грешат выходками вроде только что учиненной моими, я бы решила, что они его сегодня утром пытались зарезать или хотя бы сильно изуродовать.
Рубанок закурил, пробормотал в пустоту: "Я верен принципам филфака!" и ушел. Наверно, какие-то проблемы. Толику мне, что ли, позвонить?
Ближе к вечеру пожаловал Сашка. Постучал в окно огромной ручищей в вязаной рукавице -- Ленка на Новый год подарила.
-- Открой, хозяйка, я тебе улов принес!
Открываю окошко, Сашка протягивает мне завернутую в промасленную бумагу рыбину.
-- Бери, скумбрия горячего копчения.
На заводе, где уже месяц трудится Сашка, бригадир убежден, что воровство можно остановить только одним способом -- легализовав его, то есть раздавая работникам иногда немного рыбы. Расчет верный, потому что копченая рыба -- вещь, конечно, вкусная, но не на каждый день. Приестся со временем так, что и воровать не захочется.
-- Ленка моя ворчит: надоела ей уже эта рыба. Говорит, что и я сам уже насквозь рыбой провонял. Бери, угощайся, по старой дружбе.
-- Спасибо, Саш! Я тебе только сникерс предложить могу.
-- Нет, спасибо, побегу я.
-- Не зайдешь на чай?
-- Дома мои ждут. Маринка, кстати, куклу китайскую раскурочила. Не поет больше.
-- На следующей неделе шеф зайцев обещал завезти, офигенные зайцы: пляшут и ушами машут, мы с Иркой животики надорвали. Могу отложить.
-- Отложи, но не обещаю, что возьму, хочу с зарплаты начать откладывать. На отпуск. Летом к морю хочу своих вывезти. Ну, до скорого.
Старый Хер долго ворчал на меня из-за жалюзи. Разбирали их вместе и аккуратно доставали по пластинкам.
Вот так мороз и глупость ломают железо.