Вот так растет пацан и с детства слушает, что он уже когда-то жил здесь, был Колей, пал смертью храбрых.
Хорошо ему: еще ничего не сделал, а уже герой.
Хотя, быть может, вся суть как раз в том, что всегда оказываешься одним и тем же?
Помнишь еще со школы: вам задали на дом какой-то ужасно сложный, малопонятный параграф. Хоть ты и вчитывалась изо всех сил -- ничего не поняла, материал не вмещался в голову, как будто ты пыталась запихнуть в кухню хрущевки кафедральный собор с куполами и колокольней. На перемене вы обсуждаете этот проклятый параграф и так, и эдак, и у всех на лицах ты читаешь свой собственный ужас.
И вот он -- час расплаты! Едва только прозвенел звонок на урок -- ты окаменеваешь, сердце проламывает ребра, мозг вспухает в отчаянных попытках вспомнить хоть что-то, кончики пальцев леденеют от страха -- хотя нет, это потому что в школе плохо топят. И ты знаешь, что никто в классе не выучил, никто не понял, никто не поднимет руки и не ответит, чтобы тебя выручить. Скорее всего, кого бы ни вызвал учитель -- отвечать никто не станет, уж лучше получить два, чем, в муках рожая мысли, корчиться у доски, пытаясь разобраться в этой белиберде, в формулах или датах -- что там у нас? -- неважно. А учитель спокойно приветствует класс, открывает журнал -- все как обычно, чертов лицемер! Как будто ему, учителю, неизвестно, что он задал невообразимый, недоступный человеческому уму бред. И он говорит что-то, как бы между прочим, про погоду: надо же, какая дождливая осень в этом году... Да будет он сегодня спрашивать или нет?! Когда уже, черт возьми! И вот этот садист вспоминает про домашнее задание, ты видишь, как на лицах одноклассников гаснут лучи надежды, люди сутулятся, пряча глаза. Напряжение становится невыносимым.
-- Кто желает ответить на вопрос....
И вдруг -- учитель еще не успел договорить -- ты, сама не понимая, что творишь, вскакиваешь и говоришь:
-- Я хочу!
Ты ловишь на себе взгляд учителя -- он удивлен твоим энтузиазмом: ага, понимает-таки, гад, что параграф дурацкий и что нормальный человек отвечать его не вызовется, только дурак полный, вроде тебя. И ты плетешься к доске, недоумевая от собственной дерзости и не понимая, что же ты будешь сейчас говорить. И тебя провожают взгляды остальных -- такие же недоуменные и растерянные: никто не понимает, чего это ты сама вызвалась на эту пытку, да и к тому же, ты вроде как отвечала в прошлый раз... ты же не из группы риска, чего ж ты высунулась?!
Что за сила толкает нас вскочить с места в такие моменты? Мы вообще думаем? Но как, Господи, как думать, когда мозг распирает, потому что в него только что втиснули собор с куполом и колокольней? И чтобы он не звенел колоколами, не блестел куполами, не гремел хоровым пением -- ты вскакиваешь и идешь отвечать, рискуя своими четвертными отметками.
Все в дело в том, что ты -- это ты. Наверное, ты была собой уже там, откуда пришла.
После работы я бегу домой. Мы живем с Верой. Она -- моя лучшая подруга. Самая лучшая. В квартире пахнет специями -- так что немножко щекочет в носу. Вера возится у плиты.
-- Пиццу сегодня поставила, твою любимую.
-- С грибами?
-- Само собой! И много сыра...
-- Как день прошел?
Она пожимает плечами.
-- Написала две воодушевляющие статьи. Одну для матерей-одиночек, другую для импотентов. Заказчики довольны вроде.
-- А ты сама?
-- А то ты не знаешь, что, будь моя воля, я бы каждую статью заканчивала словами: "Повесься, неудачник!"
-- Но если они повесятся -- кто будет платить?
-- Да уж. -- Она криво усмехается. -- Если перестанут страдать -- тем более. Так что мне выгодно, чтобы они как можно дольше страдали.
-- Тайная мечта всех докторов -- чтоб больной подольше не умирал и побольше тратил на лекарства!
-- Иди переоденься и пока чаю выпей -- ты же там промерзла до костей.
-- Угу.
Вера наклоняется и смотрит на пиццу за стеклом духовки. Верино лицо кажется таким спокойным и строгим, хоть иконы пиши. Каштановые волосы вьются нимбообразно. Глаза ясные. Лоб открытый. Лицо -- главное ее достоинство. Фигуркой-то ее Бог наградил не очень. Плечи узковаты, а задница уж слишком мощная. Образ жизни сидячий, да еще и выпечкой балуется. Вера живет главным образом в Интернете. Там ведь общаешься с никами, а не с людьми. Она вообще не очень-то любит людей -- быть может, поэтому мы с ней и уживаемся. Вера -- журналист-фрилансер, пишет статьи для разных порталов. Обычно в том духе, что не надо опускать руки, борись и побеждай и т.п. В общем, сподвигает жирных худеть -- а сама жрет и жрет, призывает курильщиков бросать сигареты -- а сама дымит, как паровоз, убеждает замкнутых больше общаться, а сама не выходит из дому неделями. Такая вот моя Вера.
Возможно, там было много вас, детей в холщовых сероватых рубахах, -- детишки в белоснежном учатся в другом классе. Ты сидела за своей партой -- худая, неуклюжая, с застывшей улыбкой на губах и ужасом ожидания в глазах, и барабанила холодными кончиками пальцев по столу -- да, там тоже плохо топят. На всю вечность тепла не хватает, увы. Рядом с тобой сидел, расслабленно откинувшись на спинку стула, рыжеватый парниша в веснушках -- он с ленивой мудростью успокаивал тебя, говоря: