Елисеев стоит, широко расставив ноги, будто врос в землю. Он бросает на Шемшура строгий взгляд, но тот уже не может остановиться:
— Кто-нибудь будет нас провожать до части или нет? А нельзя ли в ресторан пока заскочить?
— Шемшур, — произносит сержант уже строго, по-командирски, — хватит паясничать! Вы же топограф, а не клоун, вот и стойте, как все, спокойно и слушайте внимательно. Специального сопровождающего нам не выделили. Я отвечаю за то, чтобы команда в полном составе и вовремя прибыла в часть, посему предупреждаю: без моего разрешения никто никуда ни на шаг! Мне вручили запечатанный пакет, кому он и что там написано, не сообщили. Сейчас мы едем в Москву. С Казанского вокзала перебираемся на Курский, где военный комендант укажет по шифру на конверте, куда следовать дальше. А сейчас давайте быстренько попрощаемся с родными. Все ясно? Что еще, Шемшур? Только короче, без болтовни.
— Товарищ старший, а если моей жене тоже нужно в Москву и как раз к Курскому вокзалу?
Шемшур все еще паясничает, хотя его никто не поддерживает. Не будь здесь Елисеева, ему, конечно, выдали бы по первое число. Правда, зря бы старались, с этого парня все как с гуся вода.
Через несколько минут двигаемся в путь.
На Курском вокзале мы долго не задерживаемся.
— В Подольск! — объявляет Елисеев, выходя от коменданта.
— Значит, в военное училище, — высказывает кто-то предположение.
— Только этого не хватало! Год, а то и два учиться! Пока получим кубики на петлицы, война кончится…
Но, кажется, такая опасность нам не грозит. В Подольске, в привокзальной комнатушке приоткрыто окно, и мы слышим, как комендант разговаривает с кем-то по телефону.
— Подольское пехотное или артиллерийское? — Пауза, затем снова голос коменданта: — Вас понял. А я думал, что к нам…
Думать-то думал, приказ же получил совсем другой: отправить нас дальше, в Серпухов. Вот и прекрасно! Не нужны нам кубики, и без сверкающих хромовых сапог, темно-синих галифе из диагонали, коверкотового кителя, перетянутого портупеей и перепоясанного широким, командирским ремнем с кобурой, тоже обойдемся. Выпустить в фашиста девять граммов свинца из винтовки мы и без этого сумеем и с пулеметом тоже как-нибудь справимся, а это на фронте сейчас самое главное. Так, во всяком случае, мы думаем.
Но и в Серпухове Елисееву не сообщают точного местонахождения нашей части. Одно известно: искать военный лагерь надо где-то в лесу возле деревни Лужки.
…И вот мы шагаем вдоль левого берега Оки, с удовольствием припечатываем влажный песок босыми ногами, а время от времени даже полощем их в прохладной воде.
Навстречу идет патруль — молодой сержант с тремя солдатами. Вместо того чтоб указать, где нам следует свернуть в лес, они устраивают настоящий допрос с пристрастием, будто мы с луны свалились: кто вы, откуда — и снова, и снова одно и то же. Нетрудно догадаться, что в этом, ближнем лесу формируется несколько воинских частей, иначе патруль, конечно, сразу сказал бы, куда нам идти.
Лес, уходящий в подернутую дымкой даль, подступает здесь местами к самой воде. Солнце медленно опускается к горизонту, но и греет и светит еще вовсю: не зажмурившись в лицо ему не заглянешь. Сейчас мы наконец перестанем волочить за собой собственные тени, выкупаемся, перекусим, а потом свернем налево, в тускло мерцающий зеленью лес.
Ока течет в своем русле совсем тихо, — кажется, у какого-нибудь дождевого ручейка и то голосок погромче. Неужели эта река судоходная? Разве что весной, в половодье… Смотришь, всматриваешься — водяная гладь как зеркало, ни зыби, ни волны. Вот бы где расти водяным лилиям и чтоб качались на них бабочки прозрачными крылышками!
Очень хочется немного поплавать, но из этого явно ничего не выйдет: забрались далеко, а вода все еще по колено, хоть ползи на четвереньках по песчаному дну. Никто тут, конечно, не виноват, да и за то спасибо, что можем наслаждаться вдоволь благодатной прохладой — аж дух захватывает. Да простит нам река, что отняли у нее немного свежести и оставили взамен свою усталость…
Недалеко отсюда город, где около ста тысяч жителей, а здесь совсем безлюдно. Чувствуем себя первобытными людьми, можно даже не прикрываться. Впечатление такое, что, кроме ласково щебечущих птиц, тут никогда никого не было. Захочется перед уходом сказать кому-нибудь «до свидания», так разве что все тем же птицам, но и они, непоседы, вдруг взяли и улетели куда-то к легким, воздушным облакам.
Лес стоит высокий, огромный, подпирая небосвод. Он растянулся на целую тысячу гектаров, и, кажется, стоит отойти на несколько шагов в сторону — и уже не выберешься из чащи.