— Слов нет, за вашу доброту мы вам очень благодарны, но из цирка я его со временем заберу. Я не хочу, чтобы в меня тыкали пальцем…
Мать подошла к Анне Ивановне, обняла ее, и, если верить Рохеле, они даже расцеловались.
— Ну и что? — говорила ей потом мать. — Они для меня близкие люди. — И когда соседка, поджав губы, недоуменно повела плечами, Басшева добавила: — А ты как думала? Что из того, что мадам Олинова еврейка?.. То-то и оно!
Киселевы еще только собрались уезжать, как из Одессы прибыла известная актриса — иллюзионистка. Звали ее «Веселой Луизой». Она носила атласное платье и модные лакированные туфли, но оттого, что все время жевала конфеты, не казалась Тоде такой уж важной. Антуанетту она встретила, как старую добрую подругу. Алекс смотрел на Луизу из-под густых бровей. Ему не нравилось в ней решительно все: и большой лисий воротник на высокой шее, и ее красивый, звонкий голос, и даже ее длинные каштановые волосы.
Луизе нужен был помощник, и она подыскивала для себя подвижного, худого паренька, сообразительного, с «головой на плечах».
— Знаешь, — сказала Анна Ивановна своему мужу, — Луиза, хотя и имеет привычку сперва говорить, а потом думать, но женщина она добрая, детей любит, и Тоде у нее будет неплохо.
— Это так, — отозвался он, как бы соглашаясь, и тут же добавил: — Но любит она детей ради самой себя. А может быть, еще и потому, что они напоминают ей ее собственное потерянное детство.
— Пусть даже так, что из этого? Ты теперь в плохом настроении и не хочешь понять, что у Тоди пока нет другого выхода. Тебе не по душе фокусники-иллюзионисты, номера которых рассчитаны на то, чтобы одурачить зрителя, я, как ты знаешь, тоже не в восторге от всякого рода чудотворцев, магов, манипуляторов. Они чужды цирковому искусству, и всем им место в каком-нибудь кафешантане или варьете.
Ничего не скажешь: ведь Анна Ивановна права…
Проводить в дорогу Киселевых собрался весь цирк. Когда чемоданы были уложены в телегу и возчик взял вожжи в руки, появился Вяльшин. Воротничок, манжеты и манишка, как всегда, сверкали белизной. Волосы блестели от бриллиантина. Рядом с ним вкрадчиво, по-кошачьи ступал рослый, худой мужчина со впалыми щеками и острыми скулами.
— Гляди, — схватила за руку мужа Анна Ивановна, изменившись в лице, — доктор Кук! Черт бы его побрал!
Тодя тоже повернул голову в сторону незнакомца и внимательно посмотрел на него. Что ж, человек как человек, правда, с несколько необычным, продолговатым лицом и мутно-голубыми глазами. В руке он держал стек.
Лошади рванули с места, и Довидл расслышал предупреждение, тревожно и торопливо произнесенное Анной Ивановной:
— Тодя, остерегайся этого человека, слышишь? Остерегайся!
Выступления Луизы не были связаны с риском. В отличие от других иллюзионистов, она не прибегала к последним достижениям оптики, акустики, механики и химии и, следовательно, обходилась без сложной трюковой аппаратуры.
Луиза привела Тодю в пустую гримерную, осмотрела его с ног до головы. Дважды потрогала его большие уши. Затем извлекла из ридикюля клеенчатый сантиметр и принялась обмеривать Тодю — его рост, ширину плеч. Кажется, все ее устраивало. Но, замерив сантиметром окружность головы, поморщилась и недовольно заметила:
— Нехорошо, дружок. Для сфинкса голова твоя великовата.
— Для кого? — переспросил недоуменно Тодя.
— Для сфинкса. Тебе не приходилось видеть возле какого-нибудь дворца каменного льва с головой человека? Это называется египетский сфинкс, а ты у меня будешь греческим. Ты что так смотришь на меня своими черными глазищами, будто я колдунья? Ну, ну, не обижайся и слушай, что я тебе скажу. У древних греков была легенда о загадочном крылатом существе с туловищем льва, с головой и грудью женщины. Боги ниспослали это создание грекам в наказание за их грехи. Сфинкс загадывал загадки, а того, кто не мог их отгадать, он съедал. У тебя от страха коленки не трясутся? Наш же сфинкс загадок загадывать не станет, он только будет на них отвечать.
Тодя удивленно посмотрел на себя в трюмо. Медленной величественной походкой Луиза направилась к двери, открыла ее и попросила униформиста принести ее ящик и столик. Это был необычный столик и необычный ящик.
— Видишь, — Луиза раздвинула крышку столика, — вот сюда, лапушка, мы тебя посадим, и никто тебя видеть не будет…
— Даже если кто-нибудь из зрителей приподнимет крышку?
— Пусть себе хоть десять раз приподнимает. Ножки стола пустотелые, и в них поместятся твои ноги. Я еще только не знаю, как быть с твоей головой. Она должна быть задвинута в ящик, но слишком велика и туда не войдет. Что же нам с тобой делать?